Всей моей силы воли не хватало удержать тело на месте. Оно двигалось независимо от моего желания. Неутомимый язык трахал, лизал, лёгкими трепыханиями проходился по болезненно ноющим лепесткам и пульсирующему клитору, периодически проникая в глубоко в лоно.

Низ живота ныл от томления и желания освободиться.

Я давно перестала контролировать стоны.

Казалось, вот-вот — и мой мир взорвется фейерверком, но всё внезапно прекратилось. И я зарычала, утыкаясь лицом в постель.

— Ты издеваешься? — повернула голову, чтобы посмотреть в наглые глаза.

Горящий взгляд мужчины прошёлся холодком по спине.

— Я просто боюсь тебя поранить, — глухо выдал он. — Не сдержаться.

Да уж. До чего я его довела. Мужчина уже месяц без секса. А расслабляться здесь больше нечем.

— Я не стеклянная. Не разобьюсь. Иди ко мне, — повернувшись, протянула руки и развела ноги.

Только успела пискнуть, как лоно пронзили словно копьём. Хорошо, что он меня подготовил и я была расслаблена. Совсем тормоза отпустил.

Мужчина глухо застонал. Его тело мелко дрожало. А член, кажется, ещё больше увеличился внутри меня.

— Пожалуйста, — попросила я.

Годвин всем телом навалился на меня, будучи глубоко во мне, и уткнулся в сгиб шеи. Глухое рычание вибрацией отдалось по телу.

— Больше не могу терпеть. Ты напросилась.

Он вышел из лона почти полностью и толкнулся с силой до упора. Стенки влагалища плотно обступали стальной член.

— Как же в тебе узко и как восхитительно. Прости, но я не могу сдерживаться.

— Годвин, трахни ты меня, наконец. Или я тебя сама изнасилую, — вырвалось у меня.

Хищный оскал и новый выпад. Больно. Но незначительно. И она была сладостной для меня.

Годвин оказался выносливым. У меня уже дрожали ноги и всё тело покрылось испариной, когда, поменяв позу уже в третий раз, он бурно кончил мне на живот. Мужчина откатился и лёг рядом, шумно дыша. Его крупное тело мелко подрагивало.

— Мелинда!?

— Хм?

Отвечать ему не было сил. И о чём можно говорить после такого марафона?

— Так можно было и раньше?

— Ты о чём?

— Забудь. Отдыхай.

Одним гибким движением он поднялся и исчез за дверью с умывальными принадлежностями. Через минуту-две подошёл к кровати и прохладной тряпкой дотронулся до промежности. Тело рефлекторно дёрнулось.

— Прости, вода холодная. Я бы тебя потащил в купальню. Но у нас чужаки в доме.

Вытерев начисто промежность, бёдра и живот, он откинул тряпку и, подавшись ко мне всем телом, крепко поцеловал. Затем накрыл одеялом. Я провалилась в сон, как в прорубь.

Как он оделся и когда ушёл, так и не узнала.

Ночью проснулась от плача сына. Удосужившись, наконец, одеть рубаху, перепеленала мелкого и, приложив к груди, продолжила спать. Силва устроилась на своём привычном месте.

Утро настало быстро. Малыш спал в тепле и сытый. Я бы тоже поспала, послав всех далеко и надолго. Но хотелось кушать. Так сильно, что живот сводило.

Вспомнив, от чего ещё может болеть мой живот, лицо залило жаром. Потрогала ягодицы. Они были болезненно чувствительны.

— Любим наказывать, значит? Проказник! — улыбнулась я.

Это так здорово — заниматься сексом с человеком, который тебе симпатичен и который к тебе не равнодушен. Сколько, видимо, нерастраченной любви, нежности и желаний у этого мужчины. Мне повезло. Убью заразу, если даже посмотрит на кого.

Уверена, что такой страсти он не проявлял до сих пор ни к кому. Каждая женщина такое чувствует. Это у нас в природе. Годвин был влюблён в свою жену.

Непонятно, почему у них не сложилось. На этот вопрос могла ответить только Мелинда. Настроение стало стремительно портиться. Кажется, я ревную мужчину к собственной жене. Что за подстава это попаданство?

Я спустилась вниз. Зал был пуст, а из кухни доносились привычные звуки возни. Решила наведаться туда. Запахи оттуда просачивались изумительные, словно из кондитерской рядом с моим домом там, в будущем. Стало грустно. Но есть все ещё хотелось, и обмыться быстренько тоже. Для этого прихватила с собой кусок полотна, что заменял полотенце. Вещи решила оставить вчерашние. Платье тёмно-зелёного цвета оттеняло мои медного цвета волосы, что я заплела в свободную косу. На голову нацепила платок, что называли здесь платом, в сверху закрепила его ободком из переплетающихся серебряных ветвей. Смотрелось красиво.