Но сама Анджелина вовсе не ощущала себя хрупкой. Она чувствовала, что полна жизненных сил, несмотря на свою усталость. Только Рольф молча отказал ей в защите, не захотев дать Анджелине свое имя. Только Рольф.

— Подумайте, Анджелина, моя дорогая Анджелина! — продолжал Андре, видя, что она не отвечает. — Что если принц Рольф не вернется за вами? А что если… если у вас будет ребенок?

Анджелина вскинула подбородок, легкий румянец тронул ее щеки.

— И что тогда будет?

— Он будет моим, я дам ему свое имя и любовь. И все это ради вас. Я никогда — клянусь, никогда! — не упрекну вас ни в чем и ни о чем не пожалею.

— Вы слишком добры, Андре. Я не могу…

— Добр? — воскликнул он в возмущении. — Да это я мечтаю о вас и умоляю, чтобы вы согласились стать моей женой! Я всегда ценил вашу дружбу и восхищался вашим мужеством, благородством и красотой. Но только в эти несколько недель, видя, как вы силой своего духа подымаетесь над унизительными обстоятельствами, я понял, насколько вы дороги мне.

Анджелина почти не слушала его. Она думала о другом. Ребенок действительно мог быть.

Она потеряла счет дням, но помнила, что последние месячные прошли у нее за две недели до званого вечера в доме мадам Делакруа. Когда она вспоминала о них, она всегда радовалась, что подобного рода недомогание, с которым в походных условиях было бы нелегко справляться, не досаждает ей. И все-таки в глубине души она испытывала постоянный гнетущий страх. С недавних пор ее начали беспокоить различные запахи, одолевать легкие приступы тошноты без всякой видимой причины. Были и другие признаки, незначительные, но недвусмысленные.

Так что же ей теперь делать? Скитаться Бог знает где вместе с Мак-Каллафом, который скоро приедет сюда и не откажется взять ее с собой? Но могла ли она быть уверена, что Рольф вернется за ней прежде, чем шотландец осмелеет и решит, наконец, насладиться ею? Рольф — так считала Анджелина, — слишком безоглядно уверовал в испытываемый Мак-Каллафом страх перед расплатой и в то, что присутствие Андре предотвратит поползновения атамана на ее честь. Но если она откажет Андре, его больше ничего не будет удерживать здесь, и он наверняка уедет.

Она откинула капюшон с головы и поправила волосы усталым жестом.

— Может быть, мы спешимся и прогуляемся немного? У меня очень болит голова…

— Почему вы не сказали об этом раньше? — озабоченно спросил Андре, слезая с лошади и направляясь к Анджелине, чтобы подать ей свою крепкую руку и помочь сойти на землю. — Нашим лошадям тоже не помешает отдых, их следует напоить, а если удастся, то и покормить. Думаю, что мы сами ничего не сумеем раздобыть здесь, кроме воды. Я принесу вам сейчас попить.

Анджелина направилась к женщинам, чтобы поговорить с теми, с которыми была знакома. Похоже, что они отнеслись к ней настороженно и в душе негодовали на Анджелину из-за ее подозрительного исчезновения в эту ночь, когда они сами подверглись нападению индейцев. Анджелина удовлетворила их любопытство, рассказав обо всем, что знала и видела, и развеяла их сомнения на свой счет. Увидев, что к ней идет Андре, неся в руках серебряную кружечку от фляжки из своей седельной сумки, она попрощалась с женщинами и пошла ему навстречу.

Андре дал ей кружку, наполненную странного цвета мутной жидкостью и, отвечая на ее недоуменный взгляд, объяснил:

— Порошки от головной боли. Я принесу вам запить свежей воды после того, как вы примете лекарство.

Задержав дыхание, Анджелина сделала глоток и поморщилась от сильной горечи во рту.

— А не слишком ли оно сильное?

— Возможно, но это прописанная мне доза — для обезболивания после ранения, — он показал на свою руку, а затем похлопал здоровой ладонью по загривку лошади, щиплющей пробивающуюся зелень. — Рольф передал мне это лекарство через Мейера, так что не бойтесь, оно не причинит вам никакого вреда.

— Надеюсь, что так оно и будет, — откликнулась Анджелина с сомнением в голосе. Собравшись с духом, она выпила содержимое и вернула кружку Андре.

Когда он взял ее, он непроизвольно бросил быстрый пытливый взгляд на дорогу — в ту сторону, откуда они приехали, причем на лице его отразилось сильнейшее беспокойство.

Наблюдая за ним, Анджелина сказала:

— А вы сами не хотите принять лекарство?

— Да, конечно, сейчас.

Повернувшись, он быстро пошел к источнику. Она увидела, как Андре взглянул на кувшин черноволосой девочки, но поскольку он стал единственным сосудом, которым все пользовались, Андре опять вернулся с одной только маленькой серебряной кружечкой. Когда Анджелина осушила ее, он тщательно сполоснул кружку, и так как кувшин снова был пуст, наполнил его, прежде чем утолить собственную жажду. Принял ли он, в конце концов, лекарство, Анджелина так и не видела. И она вдруг подумала — а что если Андре отдал ей свой последний или даже единственный порошок?

Такое количество принесенных ей жертв начинало казаться Анджелине чрезмерным. Мейер отдал ей свой мундир, Оскар дождевик, а теперь Оскару, тихому, благородному Оскару, который так прекрасно наигрывал цыганские мелодии на гитаре — больше не нужен дождевик…

Ее мысли путались, ноги подкашивались, и она вынуждена была прислониться к досчатому забору. Андре застрял у источника, он болтал там с детьми, раздавал им мелкие монеты. Наконец, он направился к ней, слегка покачиваясь — так казалось Анджелине. Причем деревья вокруг тоже начали качаться и кружиться, а двое подростков, приближающихся к Анджелине вместе с Андре, почему-то открыли рты от изумления, глядя на нее. Анджелина сделала шаг навстречу Андре и рухнула на землю. Он подхватил ее и подтащил к забору. Двое подростков держали коней, а те все еще щипали молодую зелень, стоя теперь у самого забора.