— Ты предпочитаешь суд и приговор, вынесенный нашим собранием, или поединок?

Мейер задумчиво покусывал губу, на его широком лице отражалась лихорадочная работа мысли. Наконец, он улыбнулся и развел руками.

— Я откровенно признаю, что действительно пренебрег своими обязанностями, хотя и возражаю против обвинения в том, что леди так или иначе усыпила мою бдительность. Более того, я не нахожу особой беды в том, что случилось, потому что считаю: бессмысленно и бесполезно насильно удерживать ее здесь. С другой стороны, зная настроения моих друзей, я вовсе не боюсь их приговора, хотя, конечно, какое-то наказание я должен понести. Но все же я выбираю поединок — потому что он менее оскорбителен для чести воина, чем наказание, наложенное другими, и потому что он даст мне шанс проявить себя и показать, на что я способен.

По оживлению, заигравшему в глазах Рольфа, можно было судить, что он полностью удовлетворен выбором Мейера.

— Право выбора оружия принадлежит мне, — сказал он. — И чтобы доказать, что дух рыцарства присущ не только тебе, я выбираю палицы.

— Палицы? — запротестовал Густав. — Но у нас нет с собой ничего подобного.

— В лесу полно сучьев и толстых веток.

Этих слов было достаточно, чтобы люди принца, за исключением Мейера, сорвались с мест и устремились в ночную тьму и сырость, громко требуя на бегу от Сейруса топоров и азартно споря о предполагаемой толщине и размерах такого оружия. Когда их голоса стихли вдали, Анджелина поднялась из-за стола.

— Думаю, мне пора вернуться в комнату, — сдержанно сказала она.

— Останьтесь.

Это было сказано тоном приказа.

— Я не хочу присутствовать на этом спектакле.

— Тогда, — глаза Рольфа настойчиво ловили ее взгляд, — в разыгрывании этого спектакля будет мало смысла.

Он знал, что Мейер виноват, но ответственность за его оплошность должна нести также и та, которая злоупотребила мягким доброжелательным отношением к ней. Мейер тоже заплатит по счету, но не столько за свой недогляд, сколько за неповиновение воле принца, отчетливо прозвучавшее сейчас в его словах, за вмешательство в дела своего повелителя и сочувствие пленнице. Выбор палиц в качестве оружия поединка отнюдь не был уступкой Мейеру. Скорее наоборот. Просто Рольф не хотел, чтобы кто-нибудь из его людей в результате поединка серьезно пострадал, а с другой стороны, посредством этого оружия можно было преподать нарушителю дисциплины хороший урок, который тот надолго запомнит.

То, что Мейер это прекрасно понимал, было видно по выражению его лица.

— Ты сам выйдешь на поединок со мной или выберешь лучшего из своей свиты?

— Ты же знаешь мои правила. Я никогда не сражаюсь со своими людьми. Что же касается лучшего — они все хороши. Поэтому ты сразишься сначала с Густавом, потом с Леопольдом, затем с Освальдом и под конец с Оскаром.

— Со всеми?

— Да. По очереди, конечно.

— Хорошо, — глухо сказал Мейер, выражение его лица было угрюмым, и на бледной коже четко выделялся уродливый шрам.

Поединка чести на этот раз не получится. Мейера ждет позорная участь — избиение палками. Хотя он и был самым сильным среди телохранителей Рольфа, но он был не в состоянии одолеть всех. По мере того, как силы будут постепенно оставлять его, каждый очередной соперник, выходящий с ним на поединок, тоже будет слабее предыдущего по своим физическим достоинствам. И таким образом, победа над ним достанется слабейшему. Но как бы то ни было, первым на поединок с ним выйдет хитрый опытный ветеран Густав. Именно он начнет испытание на прочность воинских качеств Мейера.

Анджелина знала, что это мучительное для нее зрелище потребует напряжения всех ее сил. Так оно и вышло.

Сначала мужчины раздвинули стулья, освободив пространство в центре залы. Соперники разделись до пояса. В воздухе разносился свежий аромат древесины, с которой только что ободрали кору. Этот бодрящий запах смешивался с дымом очага, запахами неубранных со стола остатков ужина и потными испарениями тел сражающихся мужчин. Точные удары — удары по живой человеческой плоти — звучали глухо; когда борцы сходились, сжимая друг друга в мощных объятьях, их кованые сапоги гулко и громко топотали по паркетному полу. Скрещенные дубинки издавали негромкий скрежет, а отбитые удары звучали звонко в гулком просторном зале. Соперники рычали и бранились. Скоро тела их покрылись ссадинами и багровыми синяками от ушибов. На щеках, плечах и даже лбах выступили кровопотеки.

Густав был заметно хитрее и опытнее, он задал Мейеру хорошую трепку. Но скоро начал задыхаться, не выдерживая быстрого темпа. Более молодой Мейер стал одолевать его, сначала он прошелся по ребрам Густава, потом попал по диафрагме — сбив ветерану дыхание, а затем уже принялся дубасить его тщательными прицельными ударами. Несколько раз Густав, правда, тоже достал его скользящим ударом. Но один серьезный удар Мейер все-таки пропустил — он пришелся ему в самое ухо. Мейер закачался, но тряхнув головой, пришел в себя и снова ринулся в бой. И через некоторое время Густав поднял свою дубинку двумя руками над головой, громогласно объявляя мировую.

Леопольд был полон сил и нерастраченной энергии. Разозленный тем, что по вине Мейера он сам недавно попал под горячую руку Рольфа, молодой человек не хотел давать своему сопернику спуска. И то, что Мейер довольно быстро разделался с кузеном принца, было скорее не следствием его мастерства или выдержки, а делом случая — везением: Леопольд поскользнулся в лужице крови и в то время, когда он потерял на секунду равновесие, удар Мейера сбил его с ног, и он рухнул на пол. По правилам с падением одного из соперников поединок прекращался.