И тем не менее… Слишком много совпавших деталей. Чарлз Баррет. Неужели они наконец его нашли, а он сделал такую оплошность? На столь предусмотрительного убийцу это совсем не похоже. Дронго еще раз посмотрел на фамилию Баррет, выведенную на экране его ноутбука. В его списках она возникала трижды. Он глянул на часы и поднял трубку. Был уже десятый час, но в Лондоне только девятый. Доул ответил сразу.

— Я могу ошибаться, — сказал Дронго, — но один человек должен привлечь наше внимание. Чарлз Баррет, шестидесятого года рождения. Он арендовал машину в Риме за несколько дней до нашего приезда, был во Флоренции в день убийства и затем прилетел в Севилью через Мадрид, но в отелях города не останавливался. Это единственный человек, который идеально подходит. Правда, есть одно обстоятельство…

Доул ждал, что скажет Дронго.

— Баррет предъявил при аренде автомобиля свою кредитную карточку. Номер у меня есть. Получается, что мы можем его легко вычислить.

— Какой банк?

— «Риггс-Банк». Кажется, американский.

— Я все проверю, — пообещал Доул, — и завтра перезвоню. Мне тоже кажется, что убийца не стал бы так рисковать. Показать кредитную карточку — это все равно что предъявить отпечатки своих пальцев. Но такая череда совпадений тоже бывает не всегда. А какой год рождения указан?

— Шестидесятый, — ответил Дронго. — Это тоже подходит.

— Я постараюсь все выяснить, — сказал на прощание Доул, — и завтра вам перезвоню.

Дронго положил трубку и подумал, что итог его пятидневных поисков не очень впечатляет. Если выяснится, что он ошибся и в этом случае, то можно возвращаться в Италию, так ничего и не найдя.

Он вдруг почувствовал, что страшно проголодался. Было около одиннадцати часов вечера, когда Дронго спустился вниз и подошел к портье.

— Где можно сейчас поужинать? — спросил он.

— Закажите ужин себе в номер, — предложил портье, — у нас уже закрыты все рестораны и бары.

— А в городе? — Дронго почему-то не хотелось ужинать в одиночку.

— У нас есть бары, которые открыты до утра, — сообщил портье. — Если хотите, я дам вам адреса. Но это молодежные бары.

— Вы считаете, что я недостаточно молод? — улыбнулся Дронго.

— Я не хотел вас обидеть, сеньор, — испугался портье, — только должен был вас предупредить, что там бывают подростки шестнадцати лет.

— Прекрасно, — кивнул Дронго, — давайте адреса. И желательно такое место, где я действительно смогу поесть.

Портье достал листок бумаги и начал лихорадочно записывать адреса. Через пятнадцать минут Дронго был уже в центре города, где в шумном баре ему предложили небольшой столик и сразу принесли огромную порцию салата и иберийскую ветчину. Запивая их местным вином, он следил за молодыми людьми, отплясывающими под игру музыкантов, самозабвенно исполняющих зажигательные латиноамериканские песни.

Рядом с Дронго уселась девица лет восемнадцати. Она была в короткой куртке из искусственного меха и темном свитере, натянутом на голое тело. Когда она нагибалась, над юбкой обнажалась полоска кожи. Что касается джинсовой юбки, то она была настолько короткой, что скорее напоминала набедренную повязку. На ногах девицы были высокие сапоги и темные колготки в крупную клетку. Незнакомка пристально посмотрела на Дронго, затем вдруг спросила:

— Вам нравится?

Он понял ее вопрос, но не знал, как на него реагировать. Дронго вообще всегда чувствовал, что этот параллельный мир ему недоступен. Даже когда ему было пятнадцать, шестнадцать, восемнадцать, двадцать лет. В детстве он более всего любил проводить время с друзьями. Они играли в войну, разбившись на красных и белых, казаков и разбойников, в футбол. Когда ему исполнилось девять-десять лет, у него наступил «запойный период» чтения, который продолжается до сих пор. Вообще, Дронго нравились хорошие рестораны, красивые женщины, он бывал на приемах королей и шейхов, но на молодежные дискотеки никогда не ходил. Ни в молодости, ни позже. И не совсем понимал, как можно провести всю ночь в танцах, дергая конечностями, и получить от этого удовольствие. Может, потому, что он больше любил классическую музыку? Хотя ему нравится и джаз. И теперь, глядя на очень молодую особу, сидящую рядом, он пожал плечами и неопределенно сказал:

— Красиво. — Дронго намеренно ответил по-английски, чтобы она признала в нем иностранца.

Но девица лишь улыбнулась.

— Вы не испанец? — спросила она по-английски.

— Нет, мне кажется, что нет.

— Сколько вам лет? — Ее прямые вопросы несколько обескураживали Дронго. Но он решил ответить честно:

— Сорок пять.

— Хорошо, — кивнула она, — мне нравятся мужчины старше сорока. Они как раз созревают к этому возрасту.

Он усмехнулся. В этой особе поражало сочетание наглости и молодого цинизма.

— А когда созревают женщины?

— Никогда, — заявила она, — у нас нет для этого времени. Вы занимаетесь онанизмом с четырнадцати, потом встречаетесь с девочками в шестнадцать. И сохраняете силы до шестидесяти. А у нас все начинается в пятнадцать-шестнадцать и к тридцати пяти заканчивается. У нас нет времени на долгое созревание.

— Вы не правы, — возразил Дронго, — после тридцати пяти многие женщины еще остаются соблазнительными и загадочными для мужчин.

— Для каких мужчин? — снисходительно полюбопытствовала девица. У нее были зеленые глаза, скуластое лицо, полные губы.