– Я не хочу с ним встречаться.

Как только эти слова вырвались у нее, Верити осознала, что совершила ошибку. Она так и видела, как загорелся неуемным любопытством взгляд больших синих глаз Сибил, и поняла, что пробудила вторую – после интереса к мужчинам – страсть подруги: ее всепоглощающую увлеченность чужими делами.

– Почему? – тут же спросила Сибил. – Я знаю, что между вами что-то было. Я почувствовала это тем вечером, во время ужина у Николаса Маркоса. Так что там у вас?

– Ну вот, – взяла себя в руки Верити. – Только не это. Не вздумай придумывать обо мне всякую чушь.

– Но что-то было, – повторила Сибил. – Я никогда не ошибаюсь на этот счет. Я что-то почувствовала. Я точно знаю! – пропела она. – Ладно, спрошу у самого Бейзила Шрамма – то есть у доктора Шрамма. Он мне расскажет.

– Ничего подобного ты не сделаешь, – возразила Верити, стараясь скрыть панику в голосе, и слишком поздно добавила: – Он даже не поймет, к чему ты клонишь. Сиб, прошу тебя, не ставь меня в дурацкое положение. И себя тоже.

– Тук-ру-ру та-ра-ра-ра, – по-идиотски промурлыкала Сибил. – Посмотрим, что это нас так взволновало.

Верити едва сдержалась.

Никакими коврижками ее не заманишь на обед в «Ренклод», решила она и распрощалась с Сибил, терзаемая дурными предчувствиями.

Гидеон Маркос и Прунелла Фостер лежали в великолепном гамаке под полосатым навесом возле новенького бассейна в Мардлинге. Они были загорелыми, мокрыми и почти обнаженными. Он нежно обнимал ее, и золотистые светлые волосы Пру разметались по его груди. Они словно снимались для яркой рекламы.

– Потому что, – прошептала Прунелла, – я не хочу.

– Не верю. Ты хочешь. Я же вижу, что хочешь. Зачем притворяться?

– Ну ладно, хочу. Но не буду. Не считаю нужным.

– Но почему, ради всего святого? А-а, – сказал Гидеон изменившимся тоном, – догадываюсь. Думаю, я понял. Это «слишком быстро, слишком неблагоразумно, слишком преждевременно», да? Что, не так? – Он приблизил свою голову к ее голове. – Что ты молчишь? Ну, признайся.

– Ты мне слишком нравишься.

– Дорогая Пру, чрезвычайно мило, что я тебе «слишком нравлюсь», но это нас никуда не приведет.

– И не должно привести.

Гидеон спустил ногу на землю и, оттолкнувшись, резко качнул гамак. Волосы Прунеллы упали ему на губы.

– Не надо, – сказала она и захихикала. – Мы перевернемся. Прекрати.

– Нет.

– Я выпаду из гамака. Меня укачает.

– Скажи, что ты подумаешь.

– Гидеон, пожалуйста.

– Скажи.

– Я подумаю, черт тебя побери…

Он придержал гамак, но не отпустил Пру.

– …но приду к тому же выводу, – закончила Прунелла. – Нет, дорогой. Не раскачивай его снова. Не надо. Я серьезно. Меня укачает. Я не шучу, мне будет плохо.

– Ты поступаешь со мной жестоко, – пробормотал Гидеон. – Несносная девчонка.

– Хочу еще раз поплавать, пока солнце не ушло.

– Прунелла, я тебе действительно нравлюсь? Ты вспоминаешь обо мне, когда мы не вместе?

– Очень часто.

– Отлично. Тогда не возражаешь ли ты… ну, можешь ли ты хотя бы поразмыслить о том, чтобы мы проверили, подходим ли мы друг другу?

– Каким образом?

– Ну… у меня в квартире. Вместе. Тебе ведь нравится моя квартира? Ну, скажем, с месяц поживем, а потом решим.

Она покачала головой.

– Ну как горох об стену, – вздохнул Гидеон. – Прунелла, ради бога, ответь прямо на мой прямой вопрос. Ты меня любишь?

– Сам знаешь. Ты потрясающий. Но, как я уже сказала, ты мне слишком нравишься, чтобы затевать легкую интрижку. Я не готова очутиться перед фактом полного провала, не готова к тому, чтобы мы оказались снова в исходной точке и пожалели о том, что сделали попытку. Мы ведь видели, как это случалось с нашими друзьями, ведь так? В начале все кажется превосходно. А потом отношения становятся все прохладней и прохладней.

– Согласен. Бывает и так, но при этом «все кости целы», и это гораздо, черт возьми, лучше, чем проходить через бракоразводный процесс. Разве нет?

– Да, это логично, цивилизованно и лишено предрассудков, но это не для меня. Должно быть, я отсталая или просто курица, но это так. Прости, милый Гидеон. – Прунелла неожиданно поцеловала его. – Как поется в песне: «О да, о да, о да…»

– Что?

– Люблю тебя, – быстро пробормотала она. – Ну вот, я и сказала это.

– Господи! – яростно воскликнул Гидеон. – Это нечестно. Послушай, Пру. Ну, давай устроим помолвку. Милую, целомудренную помолвку, и ты сможешь расторгнуть ее, когда пожелаешь. А я поклянусь, если хочешь, что не буду донимать тебя своим неджентльменским вниманием. Нет. Не отвечай. Подумай, а пока, как сказал Донн: «Молчи, не смей чернить мою любовь!» [16]