Как только наши путешественники подъехали к этой пагоде, укрепленной в таком же роде, как французские средневековые монастыри, им пришлось слезть и пойти по крытой аллее, слишком узкой для слона. Через сто шагов они очутились перед дверью, окованной железом, которая, казалось, составляла одно целое с массивной гранитной стеной. Факир сильно ударил камнем в дверь, которая зазвенела. Дверь приоткрылась, и в полумраке можно было разглядеть лицо, на котором, как уголья, горели глаза, подобные глазам хищного животного. Факир произнес несколько слов на тамильском языке, и тогда дверь бесшумно открылась настежь. За дверью был новый коридор, ведущий к полному воды рву, через который пришлось переходить по подъемному мосту. Факир дал несколько резких свистков, и они вызвали другого сторожа. Он тоже вступил с факиром в переговоры, и скоро мост был спущен с сильным звоном цепей. Беглецы, которых ободряли и интересовали эти многочисленные средства защиты, молча шли за своим провожатым, которому, казалось, были знакомы все закоулки крепости. За подъемным мостом была железная решетка с толстыми прутьями, и она тоже поднялась по слову факира.

Когда они миновали последний коридор, у всех невольно вырвалось восклицание изумления.

Перед ними на бесконечном пространстве раскинулся огромный монастырь, весь состоящий из галерей, проходящих по огромному саду, где росли самые чудесные деревья, цвели самые роскошные цветы. В этих галереях, украшенных нежными, изящными изваяниями, царила приятная прохлада; по низким лестницам с сотнями скульптурных украшений можно было спуститься в сад, куда безбоязненно спускались целые стаи птиц всех возможных пород. Здесь царило такое спокойствие, чувствовалась такая сила защиты, такой мир и безопасность, что восторженная душа могла забыть лихорадку бьющей ключом жизни, чтоб вполне насладиться этим восхитительным отдыхом. На бронзовом лице факира появилось что-то вроде улыбки, и в глазах его блеснул луч чувства.

— Все это ваше, саиб! — сказал он, указывая жестом на огромное здание. — Вы будете жить здесь в полной безопасности все время, пока вам угодно будет оказывать нам эту честь. Власть самого вице-короля не простирается дальше порога священного дома! Избранные служители, скромные, верные и преданные, будут здесь заботиться о вас. Вы будете получать здесь вкусную пищу и найдете полный комфорт, которым так дорожат европейцы, а также и всевозможные развлечения, которые усладят вам жизнь. Я счастлив и горд, что исполнил возложенное на меня поручение и отвел в неприкосновенное убежище друга пундитов!

— А я, факир, — ответил капитан с несравненным достоинством, — благодарю тебя за твое самоотвержение. Ты честно исполнил свое дело, и я считаю тебя человеком верным, умным и сердечным. Благодарю тебя еще раз! И пусть все те, которым я и мои близкие обязаны своим спасением так же, как и тебе, тоже примут выражение моей благодарности.

Этот странный, фанатичный человек, орудие ужасных преступлений и самоотверженных действий, при этих словах упал на колени, схватил руку капитана, поцеловал ее с уважением и сказал:

— Они позволили мне остаться при тебе все время, пока ты будешь их гостем… Я останусь твоим рабом, саиб… а потому умру спокойно, когда их рука падет на меня за то, что я нарушил клятву крови. Но что мне до того?!

Потом он сделал беззаботный жест и прибавил:

— Позвольте мне теперь отвести вас в назначенные вам комнаты.

Группа последовала за ним по одному из монастырских коридоров, вымощенных мозаикой; потом все вошли в большой, многоэтажный павильон, окна которого выходили в сад, на цветы и деревья. Уже в передней можно было заметить убранство, роскошь которого превосходила всякое описание. Это была чисто восточная роскошь, с ее обивкой, мебелью, статуями, произведениями искусства, позолотой, со всем своим ослепительным великолепием. У каждого оказалась своя собственная комната, с ванной, библиотекой и курильной комнатой. Марий и Джонни, все еще одетые по-восточному, смотрели на себя в зеркала, отражавшие их с ног до головы, и остались очень довольны своей наружностью.

— Ведь это, кажется, монастырь, гм! — сказал провансалец своему товарищу. — В этом монастыре, верно, не скучно! Tron de l'air de bagasse. Здесь все прекрасно устроено!

— Well, well! Здесь почти так же хорошо, как в наших двадцатиэтажных домах, с телефоном, электричеством, паром, холодной водой, горячей водой и водой… сельтерской водой во всех этажах! — сказал холодным тоном невозмутимый янки.

— Это крепость, где мы можем защищаться от врагов! — прибавил Пеннилес.

— И где мы будем счастливы, любя друг друга от всей души, не правда ли, милые дети? — закончила миссис Клавдия.

— Да, вы сделаете нас счастливыми! — сказала Мэри, обнимая молодую женщину с нежной почтительностью.

Мэри поправляется. — Бессонница, галлюцинации, кошмар. — Искусственный сон. — Внушение. — Послушание. — Физическая нечувствительность. — Выздоровление. — Все успокоились. — Дети майора пишут своему отцу. — Отъезд вестника. — Ночью слышится какое-то ворчанье. — Собака. — Это Боб! — Умирающий индус.

Жизнь беглецов, теперь нашедших себе убежище, вошла в свою колею. Этот столь быстрый, можно даже сказать, внезапный переход имел для них невыразимую прелесть. Вообще трудно даже поверить, как душа и тело могут наслаждаться воздухом, если их сразу вырвать из пучины самых сильных ощущений.

Пеннилес и его товарищи ели, пили, купались, отдыхали после обеда, курили трубки с душистым табаком, прогуливались в тени высоких деревьев и лечили, как умели, искривление спины у слона, причиненное ему их шальным бегством. Миссис Клавдия занималась Мэри, которая все еще не совсем поправилась, и с бесконечной кротостью и деликатностью старалась успокоить нервное возбуждение, овладевшее ею с того момента, как мать ее погибла под кинжалом фанатика. Теперь, когда все волнения кончились, Мэри страдала во сне от страшных галлюцинаций. Удар был слишком силен и потряс всю нервную систему этого любящего и чувствительного ребенка. Мэри спала вместе с графиней, которая никогда ее не покидала. Первые ночи были ужасны. Как только молодая девушка успевала заснуть, вдруг с ней делались судороги, конвульсии, она начинала говорить без конца, как будто видела перед собой ужасную сцену убийства.