Шрифт:
завсегдатаями кафе и кабаков,
ханжами, что плюют в чужое горе. И…
…и посадил то семя в теплую землицу я,
как будто семя сам пролил,
чтобы любовница моя родиться
могла, и чтоб росла для нашей той любви…
И в срок, когда бутон созрел, раскрылся, распустил
все лепестки нежнейшие свои,
его встречал я точно дочь, как будто появился
ребенок мой, и мой он по крови…
Поверишь ль, сказочник о мой хороший, вот
однажды глянул на клиторию свою,
– не показалось, нет! – вокруг неё эскиз неброский, о!
вокруг неё я женщину нечётко зрю…
Фантом ли, призрак ли, астрал… игра луча к лучу?
Клитория как завершение наброска:
меж ножек, где берёт лобок начало и стремит к пупку…
Не исчезает. И зовёт. И околдовывает просто…
Она произнесла мне слово своё первое!
Затем второе, третье…. стала говорить!
…забыл я про цветы другие, забыл про сад,
про всё про здешние,
не мог я от неё надолго отходить.
Мы говорили с ней дни, ночи. И любви
чем наша не было такой, наверное…
Не удержался я и….
девственности тот цветок лишил…
Пролил однажды семя я горячие
в бутон меж лепестков цветка….
Меня ты спросишь, было ли зачатие?
Заплачу горько и отвечу да…
Но а потом…. опомнился вдруг я,
из разных мы миров: она цветок, а я
исчадие
из человеческого сада….
Не ведаю, поверь, а дальше будет что….
девятый месяц… уж тяжел бутон….
родиться кто? Урод ли? Или всё же плод
мой разовьётся в прекраснейшее существо…»
Ответил незнакомцу я: «Скорей всего,
ребёнок ваш сказать взрослее сможет то,
что был любим и вырос посреди цветов»
Флёр-де-Лис
Жила однажды девушка,
и краше не было её
во всей Гаскони…
да что там? – и в Париже
сама мадам де-Помпадур
дурнушкой бы казалась рядом,
утратив все свои престижи…
И говорят, злой рок её та красота,
ведь с красотою гордость близнецы…
Случилось так. Король Луи со свитою сюда
в провинцию свой совершил визит,
в тот самый городок, что прозван просто По,
где и родился, вырос и созрел бутон:
красавица гасконка Беатрис,
в округе говорили обожая «наша флёр»,
завистники же рисовали на воротах Флёр-де-Лис.
Луи, узрев её, дар речи потерял
и… говорят, манеры тоже обронил,
до неприличия. Смех-грех смотреть на короля,
смутил он всех, кто был при нём вблизи.
И камергеру говорит Луи,
мол, эту деву мне в альков в ночи веди,
чтоб скоро были мы близки….
Уже я полон соком страсти как кувшин,
что даже закипают в голове мозги…
а коли не пойдёт сама,
веди её ты силой на постель,
за плечики придержишь, будет коль кусать,
а я колени разведу и первым буду с ней….
А если ты второй захочешь с нею быть –
Король я Франции,
и знаменит я расточительностью щедрою своей,
дарую девку, как кольцо, и позволяю не щадит….
И камергер ушел. Луи же сам не свой,
готов на стены лезть, и свиту без разбора,
пусть даже и мужчин, готов своей рукой…
Но терпит наш Луи и молит часто Бога,
чтоб Тот ему помог, и флёр де Беатрис
легла и развела коленочки до срока…
О Господи Исус, услышь ты мой каприз,
воздвигну Нотр-Дам грандиозе де Пари
и гугенотов обращу в католиков жестоко!
И камергер пришел. Луи он говорит:
ни уговорами, ни силой ту девицу
нельзя никак в постель, мон сир, к вам притащить.
Народ в Гаскони злой, пойдёт и на столицу.
Зачем нам Робеспьер и с ним какой Гаврош?
Вы знаете, что в революциях твориться?