Грек молчал.

– И тогда, – закончил свою мысль Клинтон, – русские будут контролировать Босфор и Дарданеллы. Сбудется тысячелетняя бредовая и крайне опасная идея русских националистов. Потом – Стамбул, освобождение Святой Софии… Потом падет Белград, за ним – Афины, и посыплются костяшки, как в домино. Стоит им только начать. И от Кипра тоже ничего не останется. И от Греции. Будет один сплошной ГУЛАГ. Понимаете, друг мой?

Клинтон говорил вещи очевидные, и Ставракис все понимал. Но, как грек, он ненавидел своего ближайшего соседа по НАТО – Турцию. Эта ненависть у греков была наследственной и передавалась из поколения в поколение уже пятьсот лет. А в настоящую минуту на лужайке Белого дома Ставракис еще больше ненавидел Америку, подмявшую под себя всю планету. И наконец, больше всех на свете он ненавидел этого долговязого наглого саксофониста Клинтона, который распоряжается целыми странами и народами, словно коровами у себя на ферме, а в святая святых Америки – в Белом доме – занимается оральным сексом со смазливой еврейкой, о чем потом злорадно судачит вся планета 10 . «Ковбой, – подумал Ставракис, – коровий мальчик – куда уж дальше».

– Я недостаточно ясно высказываюсь? – спросил его Клинтон.

– Нет, не в том дело, – ответил Ставракис, – яснее некуда. Вы всерьез полагаете, что сегодняшняя Россия способна превратить Кипр во вторую Кубу? По—моему, все там очень изменилось. Они предают своих союзников, торгуют своими шпионами, отдают территории. Какой опасности можно ожидать от такой страны – она гниет заживо.

Клинтон от души расхохотался.

– Конечно, конечно, вы правы, мистер Ставракис, – отсмеявшись, заявил Клинтон.– Президент Борис – наш друг. Он скорее отрубит себе два пальца и на правой руке в дополнение к левой, нежели решится нас чем—либо огорчить. Но кто придет после него? Может прийти Зюганов. Обратите внимание на жесткую закономерность, с которой в России меняются правители. Все зависит от наличия или отсутствия волос на голове претендента. Лысые и волосатые там сменяют друг друга с неумолимой закономерностью. Александр III был лысым или почти лысым, Николай II – волосатым. Ленин – лысый, Сталин – волосатый. Хрущев – лысый, Брежнев – волосатый. Андропова можно не считать, он и не правил почти, как и Черненко, но оба они подтверждают закономерность. Дальше: Горбачев – лысый, Ельцин – волосатый. А ведь Зюганов лысый!

– Будем надеяться, что такое чередование – просто шутка природы, – усмехнулся Ставракис.

– Да, будем надеяться, – согласился Клинтон. – Но мы не допустим, чтобы Россия предавалась иллюзиям о возврате своей мощи. Поэтому придется нам самим подыскивать для нее следующего лысого или лысеющего президента… – Клинтон тяжело вздохнул, оглянулся на Ельцина и увидел, что тот машет своей трехпалой клешней, зовет к себе:

– Ну что ты там, Билка, копаешься? Ступай сюда – что я тебе щас покажу!.. – крикнул он на всю лужайку.

Клинтон повернулся спиной к Ставракису, подозвал переводчика и, даже не кивнув послу, направился к Ельцину.

– Смотри, Билл! – Ельцин чуть не ткнул пальцем в грудь Ксирис. – Скажи, ты видел когда—нибудь такую?

– Такую еще нет, – засмеялся Клинтон и воровато оглянулся на Хиллари. – А что?

– Вот и я о том же. Она же совсем голая, даже без трусов.

– Голая? – удивился Клинтон. – Не вижу.

– Как ты ее вообще сюда пустил? Надо же смотреть! Чем твоя охрана занимается?

Ксирис ошарашено, во все глаза вытаращилась на Ельцина. Клинтон вежливо отвел взгляд.

– Нет, ты морду не отворачивай! – приказал Ельцин Клинтону. – Раз уж пустил ее сюда, то смотри, какие у тебя гости, – и, схватив Клинтона за подбородок, повернул его лицо снова к Ксирис.

– Boriss, я все хорошо вижу, – с легким раздражением ответил Клинтон. – У миссис Ксирис очень интересный и модный костюм. Он, наверное, ей очень идет. Хотя в таких вещах я понимаю мало, но, пользуясь моментом, отмечу, что мы находимся в столице мировой демократии, где каждый одевается, как хочет.

– А если я завтра к тебе тоже голый приду?

– Приходи, – разрешил Клинтон. – Только имей в виду, без галстука тебя мажордом не пустит.

– Ну, ты и жук, ну молодец! – Ельцин обнял Клинтона за плечи. – Видишь, Аксинья, он не дурак, шутки понимает. А то у нас в России говорят, что раз американец, то значит, тупой как сибирский валенок, и наглый, как верблюд.

Клинтон улыбнулся и ободряюще подмигнул Ксирис. А Ельцину сказал:

– Boriss, друг мой, говорят, что ты хочешь продать С—300 греческому Кипру. Прости за прямой вопрос, сколько обещал тебе заплатить Макариос? Ладно, можешь не говорить, понимаю: коммерческая тайна.

Ельцин некоторое время с пьяной ухмылкой смотрел на Клинтона.

– Ну! Ты уже и здесь унюхал? Ну, Блин Клинтон, даешь! С тобой ведь и в карты, наверное, нельзя садиться играть: обдуешь!

– Ты слишком высокого мнения обо мне, Boriss, – хохотнул Клинтон. – Мне еще учиться и учиться. Может, когда—нибудь оправдаю твои надежды. Так сколько дает Макариос?

– Т—с—с! Тихо! – Ельцин прижал палец к губам. – Государственный секрет. Никто не знает.

– Не хочешь говорить? – улыбался Клинтон. – Даже мне?

– Даже тебе.

– Правильно, Boriss. Нельзя раскрывать секреты своего государства, – согласился Клинтон. – Но здесь тайны уже нет. Я знаю: он дает тебе два миллионов зеленых за каждый комплекс – вдвое меньше, чем твои игрушки стоят на самом деле. А тебе нужна валюта.

– Да что тебе до Макара? – удивился Ельцин. – Хочет – пусть покупает. Ты что – хочешь предложить больше? Тебе тоже нужны мои С—300?

– Нужны, конечно. Я тоже хочу их у тебя купить. Я бы взял комплексов пятьсот—шестьсот – в десять раз больше, чем их сейчас установлено по всей планете, – ответил Клинтон.