– Ладно, давайте в машину, – вздохнул капитан.

Мы полезли через борт ГАЗ-66, торопясь укрыться от солнца под его брезентовым тентом.

– Эй, Звереныш, гитару возьми! – крикнул Рыбалкин.

Я одной рукой схватился за гриф, а второй – за широкую ладонь приятеля и помог Рыбалкину перевалиться через борт. ГАЗ заурчал и тронулся. За кормой мелькнули увенчанные звездами ворота воинской части, и над машиной сомкнулись вершины могучих таежных сосен. Ехать предстояло часа полтора. Рыбалкин тут же ударил по струнам и затянул: «Сбивая черным сапогом с травы прозрачную росу, наш караул идет вперед и каждый к своему посту…» Машину затрясло на кочках – водила давил на газ, словно вез дрова, да только гитариста это не смутило. Кто-то даже попытался подпевать. Вечно спящий Шурович тут же вырубился, а вскоре некоторые последовали его примеру – из-за жары мы все стали похожи на стаю двуногих ленивцев цвета хаки. Я не спал. Сидя у борта, глядел в синее небо с уже начавшим клониться к горизонту солнцем и думал о том, что с погодой нам повезло – ночь предстоит звездная, без дождя и ветра, а значит, караул будет кайфовым.

В караулку мы прибыли часам к семи. «Шестьдесят шестой» резко затормозил перед зданием на небольшой бетонной площадке. В облаке поднятой им пыли появился часовой в каске и бронежилете и лениво прикрыл обтянутые сеткой-рабицей ворота.

– К машине! – скомандовал капитан Саморов.

Мы медленно выползли на волю из душного, словно парилка, кузова. Снаружи, наоборот, жара спала и теперь обдувал легкий прохладный ветерок. Изобразив некое подобие строя, мы выслушали короткий инструктаж. Впрочем, в нем давно уже никто не нуждался. Лично я за полтора года службы посещал это место уж и не упомню сколько раз. Вид караулки, окружавшего ее сетчатого забора и зеленой стены леса за ним уже навевал какие-то привычные, я бы даже сказал, домашние чувства.

Караулку, насколько я знаю, выстроили не очень давно – лет пять назад, когда охрану объекта поручили нашему танковому полку. Это было одноэтажное здание из красного кирпича. Четыре окошка, обращенные к небольшой площадке для построений, изнутри плотно закрывали ставни. От остального мира внутренние помещения караулки отделял небольшой тамбур: чтобы войти, нужно было пересечь замкнутый с двух сторон железными дверьми трехметровый коридорчик. При этом наружную дверь всегда держали запертой изнутри, хотя за пять лет караулов не нашлось сумасшедших ее штурмовать. В самой же караулке имелся необходимый для жизни минимум помещений: раздевалка, кухня-столовая, комната для бодрствующей смены с креслами и журнальными столиками, в народе – бодрячка, а также для отдыхающей смены – с топчанами для сна, ну и туалет. Правда, последним пользоваться разрешалось лишь зимой, а летом, чтобы не чистить уборную, для этих нужд использовали лес, который начинался сразу за забором и тянулся на многие-многие километры во всех направлениях. Была еще в караулке сушилка, заваленная зимними бушлатами, рядом с которой в закутке жужжал генератор, обеспечивающий электроэнергией караульное помещение и периметр постов. Также отдельная комната предназначалась для начальника караула и его помощника, а между ней и бодрячкой стоял пульт для связи с постами и частью. В общем, это была полностью автономная база, в которой, в случае чего, можно запросто вполне цивилизованно жить годами…

Едва мы выбрались из машины, что-то меня насторожило. Поначалу я даже не понял, что именно, – вроде все как обычно. А потом сообразил, что не так: люди! Солдаты сменяющегося так называемого «старого» караула – парни из нашей части, как и повелось, побросав под забор автоматы, кто вольно сидел в курилке, кто спал на скатках в тени, иные шатались по территории, наводя порядок. На крыльце дремал часовой собачки, который не соизволил подняться, даже когда из караулки вышел его начкар. Вроде бы привычная обстановка. Вот только их взгляды – какие-то взволнованные, бегающие, я бы даже сказал, испуганные. У многих глаза красные, словно всю ночь не спали, хотя караулы там, как я уже сказал, славились тем, что солдаты на посту высыпались лучше, чем в казарме.

– Опять мы с Петровичем всю ночь квасили, – вместо «здрасте» объявил подошедший к Саморову начальник старого караула, потирая похмельное раскрасневшееся лицо.

– Да, Петровичу с такой работенкой только и остается, что алкогольничать, – усмехнулся наш капитан, пожимая коллеге руку. – Чего это с твоими обмороками-то?

Саморов кивнул на сменяющихся караульных. Ага! Не только я это заметил!

– Чего они такие странные, будто зомби?

– Сам не знаю, – пожал плечами старый начкар. – Впервые такой хлопотный караул выдался. Три раза за ночь смену в ружье поднимал да на посты гонял – часовые от каждой тени шарахались, думали – нападение. Один и вовсе на пост отказывался заступать, пришлось арестом пригрозить. В отдыхаловке во сне постоянно кто-то вскрикивал. Говорят, кошмары снятся. Я их пуганул, мол, вообще спать не разрешу. Не помогло!

– Может, дряни какой некачественной накурились? – предположил Саморов.

– Может, и так… Да только мне тоже спалось хреново, – ответил старый начкар. – А я-то точно ничего не курил. Только пил…

Какое-то время он молча смотрел в сторону виднеющихся вдали вышек.

– Признаться, достали меня уже эти караулы, – вздохнул старый начкар. – Тут только солдатам халява, а нам, офицерам, так одни проблемы. Того и жди, что опять какое-нибудь ЧП случится. Ведь ни в одном наряде такого нет, как здесь! То суицидник какой – повесится, застрелится или вены вскроет, то душара дембеля стрельнет. Взять статистику только за прошлый год. Три человека! Это не считая тех двоих, кого откачали. Тем более устав тут не рулит – далеко от части, а солдаты с автоматами разгуливают где хотят. Да что говорить, только три месяца назад отсюда труп увезли!

– Это ты про Маринского? – припомнил наш капитан. – Так ведь он не суицидник. Он сам в лесу в канаву свалился да шею себе свернул.

– В канаву не в канаву… А труп-то есть! Честно говоря, я и сам уже побаиваюсь сюда ездить. Спать тут ужасно – вечно снится всякая чепуха. Да и лес, признаться, вокруг какой-то странный, нехороший. Если бы не Петрович со своим бухлом, уж не знаю даже, как вообще бы тут дежурил. Мне как выпадает сюда заступать, ехать не хочется настолько, хоть рапорт на увольнение пиши.

– Слушай, может, тебе отпуск взять? – Саморов недоверчиво взглянул на его нервное опухшее лицо.

– Я не раз говорил: дался нам этот склад? – продолжал тот, не обратив внимания на слова капитана. – Да только нашему начальству, похоже, плевать. Охраняем не понять зачем…

– Склад числится за нашей частью, вот и охраняем.

– А может, там и сторожить-то уже нечего? Я вчера Петровичу говорю: чего в этом складе хранится-то? Что там такого ценного, что мы тут пятый год грязь месим? А тот молчит. Хоть и пьяный, зараза, но молчит! Партизан хренов…