– А вот когда скажешь, каким было, тогда и узнаешь, – отмахнулась подруга. – Теперь возьми кусок хлеба и раскроши на подоконник.

Сказано крошить, и хоть мусорить не особо хочется, но крошу. Тут же подлетает Лизка:

– Ты чего творишь?!

– Ну, ты ж сказала…

– Не сюда, дурья твоя голова! – восклицает та. – Со стороны улицы.

– А-а-а… – протянула я, и быстро смахнув крошки на ладонь, открыла оконную раму, за которой, как флаг, развевалось полотенце.

И опять заговоры, наговоры. Наконец окно закрыли, успев основательно выстудить помещение. Лизка подошла и собственноручно плотно задёрнула гардину.

– Не открывай, но прислушивайся, когда спать будешь – прилетят ли птицы хлеб клевать… – инструктирует она.

– Лиз, а ничего что зима и мы на четырнадцатом этаже?

– Да хоть на тридцатом, – пожала плечами та. – Если удача постучится в окно…

– Детка, ты не бредишь? – решила я сбавить пыл подруги.

– По поверьям, если птицы прилетят хлеб клевать и заденут окно – не важно клюнут ли стекло или просто крыльями зацепят, значит, жди удачи в следующем году, – протараторила подруга, напрочь игнорируя мой настрой. – Если же просто тихонечко подъедят всё, значит, всё ровно будет, без особых перемен. А вот если и вовсе не пожелают заглянуть в гости, жди беды…

– Оу, да? Ну тогда ладно. Тогда лучше уж пусть прилетают, – с самым серьёзным видом отозвалась я, наблюдая, как Лизка помешивает кашу.

– Небось обгадят всё, – буркнула, прекрасно понимая, что никаких птиц не будет, если только моя неугомонная подруженька не загонит их пинками к моему окну. Она может. И не важно, что тут четырнадцатый этаж.

– А коль и обгадят, то к деньгам, – спокойно отозвалась подруга. – Иди, соли и сахара сыпани сама, да помешай. Вот та-а-ак. Хорошо. Скоро готово будет. А пока идём на балкон, – произнесла она, прихватив оставшуюся до сих пор на столе плошку с зерном.

Дверь как ни странно открылась с первой же попытки. Снега начались недавно, и особо обильных пока не было. Зябко ёжась под ледяными порывами ветра, Лизка, жестом заправского сеятеля взмахнула рукой, рассыпая зерно на девственно нетронутый снежок.

– Горсть снега зачерпни, и внутрь пойдём, – говорит.

Сказано-сделано. Одно хорошо – на морозце взбодрилась, хотя пальцам зябко от снежного комка.

– Та-ак, дуй к раковине, а то капаешь на пол, – Лизка подтолкнула меня в спину. – На, – протянула сито. – Раскроши сюда свой снежок, да смотри, чтобы ни крошечки, ни зёрнышка никуда не улетело. Промой под проточной горячей водой…

– Сомневаюсь, что на Руси в старину девы так же делали, – проворчала я, но поймав укоризненный взгляд, сдалась: – Ну да ладно.

Сказано промыть – промыла, пока в сите не остались одни только зёрнышки.

– А теперь пересчитай крупицы.

– С ума сошла? – выпалила я, глядя на горку мелких, не крупнее пшена зёрнышек, искренне сожалея, что зачерпнула столь большую горсть.

– Ты их просто попарно в сторонку сдвигай. Важно знать, чётное их количество или нет, – спокойно отозвалась подруга.

За этим-то делом я и начала задрёмывать. Зерно меленькое, его много, гоняю по ситу, и носом клюю. И всё же домучила. В процессе я прихлёбывала подсунутое мне вино, так что к концу действа в голове приятно зашумело, по телу разлилась лёгкость, а происходящее стало напоминать сон.

Дальше мы делали что-то ещё, потом выложили в тарелку кашу, оделись и куда-то пошли, но едва вышли на лестничную площадку, как двери лифта тут же отворились. Я к тому моменту была уже основательно пьяна, и потом действовала как марионетка – что Лизка велела, то и делала. Кого-то, помнится, кормила той кашей. У того кого-то были начищенные до блеска дорогие мужские ботинки и чёрные брюки. Что было выше, я не видела, почему-то смущаясь поднять взгляд. Потом… Потом ещё что-то было, но не помню, что. Кажется, даже песни пели… Ночью… Как ещё соседи жалобу не накатали?

А потом меня вновь разбудил звонок в дверь.

Сдёрнув одеяло, села, и сонно потирая глаза, нащупала ногами тапочки. Взгляд зацепился за висящие на стене часы. Девять двадцать.

Дежавю. Или День Сурка?

Плетусь открывать. На пороге Лизка.

– Кажется, когда-то это уже было, – бурчу, пропуская её в квартиру.

– Вчера, – кивает.

Я невольно вздохнула с облегчением. А то в голове сумбур, и воспоминания путаются. Попробуй разбери, что там сон, а что – реальность. Но коль Лизка говорит, что вчера нечто похожее уже происходило, то это обнадёживает. Значит не всё так плохо у меня с головой.

– Что там с полотенцем? – интересуется Лизка.

Полотенцем? Ах, полотенцем!

Тут же начали всплывать обрывки воспоминаний. До какого-то момента вполне чёткие, потом размытые. Путанные сны отделились от пьяной реальности минувшей ночи. И странные звуки, доносящиеся с кухни. Может и вправду ко мне в дом удача постучалась, да я не заметила?

Бррр… Вот что за чушь в голову лезет?

– Не проверяла, – догадалась Лизка.

– Не-а, – помотала я лохматой головой и решительно сдула с лица упавшие спутанные пряди. – Лиз, мне работать надо. Выноси вердикт, что там меня ждёт в следующем году.