— «Птенчик, жду в 9 вечера у подъезда, не забудь почистить перья и натянуть свои лучшие труселя. Люблю, чмокаю, только твой Яра», — прочитала, поднимая глаза на недовольного Кенара, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.

– Как думаешь, десять лет за убийство не много? — поинтересовался Паша, убирая смартфон

— Тебе не понравится на государственных харчах, — хохотнула девушка, — и ты его любишь.

— Понравиться.

— Нет.

— Да.

— Нет, ведь ты же сам пустил его на балкон, — Паша поморщился, вспоминая историю, как полуголый Ярик оказался в его квартире.

— Он грозился посадить меня по 124 и 125 статье УК РФ. С друзьями так не поступают, — категорично заявил, морщась. — Неоказание помощи пострадавшему и оставление в опасности, повлекшее смерть по неосторожности. И это человек, который висел в одних трусах над моей лоджией, убегая от разъяренного мужа!

— Так сработало же.

— Надо было дать упасть и сделать вид, что ничего не произошло, — Кира покачала головой, допивая чай и доедая немного остывший бурито, стараясь не смеяться лишний раз.

Они еще некоторое время посидели в уютном кафе, наслаждаясь тишиной. Такие моменты Кира и Паша особенно ценили — возможность, молча наслаждаться атмосферой вокруг без необходимости общаться на проходные темы о погоде или любимых фильмов. Никакой неловкости, никаких обид, ничего из того, что по обычаю могло возникнуть на том же свидании или не самой приятной встрече. Все что создавало такие трудности в общении с другими людьми, никогда не касалось их маленького тесного круга. Моменты, дающие им быть самими собой друг перед другом — погружаться в свой мир, наслаждаясь компанией сидящего рядом человека.

Еще с минуту Паша помолчал, а затем, отвернувшись от окна, взглянул на сидящую напротив девушку. Обхватив ладонями небольшую кружку, она рассеянно водила по краю подушечкой большого пальца с задумчивым видом. Часто так делала, даже когда думала, что он на нее не смотрит: просто замирала на месте, уставившись в одну точку. Кенар же мог потратить эти драгоценные минуты на то, чтобы лишний раз полюбоваться ею.

Красивое лицо с тонкими, точно прорисованными художником с особой тщательностью, чертами. Прямой, но небольшой, чуть-чуть вздернутый на самом кончике нос, высокие скулы и губы средней полноты. Изящная шея, густые, немного волнистые волосы золотисто-медового оттенка, в которых мелькали серебристые пряди. В классическом смысле Кира может и не была красавицей, но было в ней что-то волшебное, что невольно цепляло взор, особенно в таких вот ситуациях полного единения.

Взгляд опустился вновь на длинные изящные пальцы с аккуратными короткими ногтями, которыми она держала чашку. Мелькнула мысль, что она была бы хорошей пианисткой.

— Ты смотришь, — мелодичный тихий голос девушки вывел из состояния оцепенения, и Паша снова посмотрел на ее озадаченное лицо, отмечая россыпь едва заметных веснушек.

— Я уже говорил: ты красивая, — улыбнулся, поднося свою кружку к губам и делая глоток остывшего жасминового чая.

— Паша, — она качнула головой, точно отгоняя наваждение.

— Я — 28 лет Паша!

— А я — 32!

— Не начинай, — фыркнул Кенар, откидываясь на спинку сиденья чуть морща лоб, прекрасно понимая, что она вновь ускользает от зыбкой темы. От той, которая была задвинута в большой пыльный ящик на дне шкафа их отношений.

— Между прочим, я уже готовлюсь к депрессии.

— У тебя день рождения аж через три месяца!

— Уже через три! — поправила, тяжело вздыхая. Она подперла руками подбородок, поставив локти на стол, — я буду стара, умру в одиночестве и даже без кошки.

— Ничего, Леонова, клятвенно обещаю, — Паша приложил левую ладонь к груди в районе сердца, торжественно задрав подбородок. — Навещать в доме престарелых. А также носить детское пюре в качестве лакомства. Зубов-то у тебя уже не будет, — гнусно хихикая точно гиена, Канарейкин ловко увернулся от свернутой в шарик салфетки и широко улыбнулся, повернувшись к Кире.

— Ты обещал мне домик в Норвегии, — погрозила пальцем, — я все помню!

— Для начала надо работу найти, — хмыкнул Кенар, — но домик тоже помню.

— Помнит он, вот чует моя львиная душа, бросишь меня одну, как тогда в Сефоре, — проворчала девушка, изобразив страдание на лице и вытирая несуществующую слезу чистой салфеткой. — Вижу: я, большое окно, заснеженные степи и никакой собаки.

— Недавно была кошка. И почему только ты?

— Я сильная и независимая, а собака тоже хорошо, особенно в Норвегии, — патетично заявила Кира, озорно посмотрев на Павла, ощущая, как успокаивается бешеный ритм ее сердца от слов сказанных им ранее.