— Молока с маслом? — я удивилась не тому, что дети запомнили невкусное лечение, другому.

— Ага, — облегченным ломающимся баском выдал из предбанника Лис. — Я вообще не понимаю, в какую воду ты так падала, что прибежала с мешком припасов за спиной, и даже горшок с маслом не разбила!

Обошлось. Хотя я всерьез боялась после такого приключения заполучить воспаление легких, а при нынешнем уровне медицины и в нашей глуши это настоящая смертельная опасность.

Но правильные действия детей, жаркая баня и несколько дней на отварах трав подействовали просто волшебно. Даже не чихнула. Впрочем, не слишком этому удивилась, вспомнив первую молодость.

Вон в войну матери с детьми и голодали, и холодали, и единственный кусок ребенку, а сама по три дня голодная, да по двадцать часов в сутки пашешь, и чуть ли не босиком по снегу… и ни одна не болела всякими гриппами и простудами, как в мирное время. Каждая знала, что болеть нельзя, и этот запрет так крепко в голове сидел, что организм под него подстраивался, мобилизуя все силы и ресурсы.

Другое дело, чем потом платить пришлось за это нечеловеческое напряжение. Рано, ой рано постарело мое поколение… и болячки потом повылезали, в мирное уже время, когда внутренний приказ на выживание любой ценой ослаб.

Можно сказать, своим телом каждая мать детей выкормила.

Ну вот и тут я сдюжила, не заболела. Только в село решила больше пока не ходить — странное чувство было после спринтерского заплыва через пруд и забега через лес, будто изменилось что-то то ли во мне, то ли в окружающем мире.

Повздыхала-повздыхала и пошла делать ревизию нашему хозяйству. Не все, чего хотелось, успели запасти, но надо было четко выяснить, перезимуем ли мы самостоятельно, или все же придется что-то придумывать, чтобы получить доступ в село. Рисковать, конечно, не хотелось бы…

Ну что же. Дровами забито все под навесом, это Лис славно поработал. Я его на другие дела почти не отвлекала, а как только удалось выменять у крестьян старую двуручную пилу, наточить да выправить — стала помогать вовсю. До этого-то мы все больше хворост домой таскали. И то не всякий. А пойди-ка вытащи из бурелома упавшую вековую сосну!

Хотя чутье мое безошибочно указывало, где искать нужное дерево да какой дорогой его волочить, но все же волшебства никакого не происходило, и дрова сами к дому идти не собирались.

Так что когда появилась возможность распиливать толстенные стволы на месте и в тачке возить их к дому — мы с Лисом минимум половину каждого дня только этим и занимались.

Вот только я все же очень рассчитывала на уголь, который заказала через Астасью, оплатив ладно скроенными и сшитыми мужскими «пинжаками» из хорошей шерсти — славу как швея я себе добрую сделала, уже и заказы пошли.

И теперь непонятно, как тот уголь забрать. А также муку, мясо, новое полотно — весь свой лен мы почти извели уже… эх. Все же совсем робинзонами жить трудно.

Для нормального хозяйства куча вещей нужна, которых я сама не сделаю. Это и железо всякое, и шерсть, и кожи, и… колеса вон для тележки надо новые у колесника заказать. Про нормальную телегу с лошадью я уже молчу — думала внаем брать, бураков воз на зиму привезти, они дешевые и сытные. Да того же навоза для огорода! Коза-то много не нас… не нанавозит.

И словно полоса темная началась — начал вдруг капризничать и вредничать Шон. Вот вроде самый младший всю дорогу меньше всех проблем мне создавал. Особенно когда не болел. Ну непоседа, ну хулиганит понемножку, чуть-чуть вредничает временами. Но его легко было занять, отвлечь и уговорить.

А тут как шлея под хвост попала. Для начала поругался с сестрами. Да и по правде сказать, девчонки иногда перебарщивали в своем желании о нем позаботиться, и к тому же старались командовать «глупым малышом». Шон поначалу терпел, а потом обвыкся, перестал всего бояться и начал бунтовать.

Что они не поделили в этот раз, я понять не успела, занята была с утра так, что ни вздохнуть, ни… ни выдохнуть. И узрела только результат, когда, опоздав к столу, на котором стоял горшок со вчерашними щами, наткнулась на скандал.

Как рассказала потом всхлипывающая Крис, за обедом какой-то мрачный и недовольный Шон вдруг заявил, мстительно глядя в тарелку к Эми:

— Сама лягушек ешь, а туда же! Что, не знала? Глупая потому что! И раззява! Все давно знают про мамин пруд, одна ты курицу от жабы не отличишь!