Итак, пугающе трогательный господин гостеприимно распахнул передо мной дверь подъезда и столь же радушно пригласил меня в лифт. Мое доверие к незнакомым мужчинам, даже гостеприимным, было близко к нулевой отметке, посему я вежливо отказалась от лифта и взгромоздилась на пятый этаж пешком. И там меня ждал конфуз в духе сказки о черепахе и зайце. Запыхавшись, я обнаружила у квартиры Пеларгонии все того же улыбающегося субъекта, который весело высказал недоумение моим отказом от услуг цивилизации. Но это еще цветочки, потому что через секунду он уже трезвонил в дверь моей тетушки, а она его спокойно впускала к себе. Вот не ожидала, что Пеля не чужда порочных связей! Впрочем, было бы неправдой сказать, что Пеларгония впускала гостя спокойно. Кем бы он ни был, у нее явно накопились к нему претензии. Признаком этого был появившийся в ее выговоре акцент. Он всегда был признаком тетиного волнения или недовольства. Это был сложноопределимый акцент, акцент как таковой, как мы его называли, – ведь происхождение тети – тайна нашего рода. И как будто бы вовсе она не с Кавказа, просто там ей было хорошо, и она вспоминает о нем с нежной слезой…

Сейчас же ей было не до ностальгий.

– Мераб, я ждала вас весь день! – рокотала она на весь подъезд. – И только не надо мне жаловаться на занятость, оставьте эти песни для ваших воздыхательниц из ЖЭКа. Не так уж часто я вас беспокою. С вашей безалаберностью скоро наступит новый Всемирный потоп. У меня третий день течет кран, а подо мной живет соседка, настоящая змея. Она скоро мне предъявит огромный счет, и кто будет платить? Вы же знаете, раньше мне все чинил сын, но теперь, когда он так далеко… Господи, неужели нельзя было прислать вашего нового мальчика-таджика, он мне так хорошо в прошлый раз починил унитаз?! Зачем вы сами-то явились?

– Соскучился, – последовал по-армейски краткий и обезоруживающий ответ.

Тетя негодовала. Я нерешительно вошла в прихожую, понимая, что баталия с Мерабом надолго. Так вот он какой, северный олень, о котором много лет наслышаны родные и друзья Пеларгонии. Непокоренный прораб Мераб. Когда-то тетя была старшей по подъезду. Занятие ей по темпераменту подходящее. Пеля находилась в вечной войне с жилконторой, и в эпицентре борьбы находился этот самый Мераб. Роль его, как всякого достойного противника, была неоднозначной. Конечно, чаще всего Пеларгония поносила его на чем свет стоит, но спустя пару дней могла вдруг с жаром воспеть его золотые руки.

– Блеск и нищета великого Мераба! – не преминула я хохотнуть, когда золотые руки свершили свое дело, а псевдозолотые зубы улыбнулись на прощание, и все это великолепие в чумазой обертке удалилось. – Мы, преданные родственники, всегда полагали, что прораб вашей жизни, тетя, – это респектабельный начальник с барскими замашками. А оказалось, он обаятельный оптимистичный клошар. И это притом, что столько лет сидит на теплом хлебном местечке!

– Не береди душу, Ника, – глухо проворчала Пеларгония. – Спивается старая гвардия. Знавал он лучшие времена, здесь ты права. Жена от него ушла, теперь он неухоженный, одинокий… – проявила тетя благородную милость к падшим.

– Так его нужно женить на мне! Подсуетились бы, тетя, убили бы двух зайцев. Такой альянс плывет вам в руки и просится на брачную страничку в саму «Нью-Йорк таймс».

– Все шутишь над старой Ханумой, – зловеще усмехнулась Пеларгония. – А меж тем твоя тактика тоже не выдерживает никакой критики. Жалоба мне на тебя поступила. – И в глазах Пели Антоновны заплясали победные мстительные блики.

Вестимо, откуда жалоба. Вампир Аркадьевич мутит воду. Переживает и кается, что сказал что-то не то, но ведь не со зла. Обидел нечаянно, ненамеренно, и теперь мучается от раскаяния. Но Пеларгония выразилась очень точно: его раскаяние – оно всегда стремительно оборачивается жалобой, а потом и жесткой претензией. Мол, что я такого сказал?! Мол, все это женские капризы… О моих давешних капризах теперь узнала тетя Пеля. Ее сосед, коего она полагала безобидной службой эскорта в местных масштабах, никак не ожидал, что его слова могут быть истолкованы в призме примитивных женских обидок про возраст и размер. Не поленился свет Аркадьевич – на то и Вампир – все подробно изложить: про сорванную экскурсию, про молодежный берет и маленькие изящные тапочки. Итог и вывод: изучайте мужскую психологию, в конце концов! Он, мужчина немолодой, бессознательно хотел меня состарить и утяжелить. Ведь молодая, легкая и шикарная барышня ни за что не согласится иметь дело со старым небогатым пеньком. То есть… он хотел меня искусственно состарить! Вот как едко пошутила жизнь надо мной.

– Тетя, ликуй, ты преподала мне великий урок. Больше не буду ускорять реку времени, – пообещала я, поискав глазами на столе что-нибудь вкусненькое. – Однако это извращение – желать состарить женщину.

– Еще не те извращения бывают, – ворчливо отозвалась тетя. – И кто тебя вообще просил входить с ним в такой тесный контакт и слушать его бредни?! Мне даже в голову не пришло, что ты будешь с ним шастать по выставкам. Я ж тебе сказала, что он – вампир, неужели этого предупреждения мало? А ты часами с ним говорила по телефону. Да это ж язву можно заработать!

– Но ты-то с ним как-то общаешься, тетя. Впускаешь в дом, можно сказать, нечистую силу.

– Нет, не пускаю. Он только провожает моих гостей. А в остальном я давно поставила его в рамки. У него лимит разговора – две минуты, и он об этом прекрасно знает. За две минуты вполне можно изъясниться по делу.

– И ты коварно не предупредила меня о правиле двух минут, – упрекнула я Пеларгонию, которая, вздохнув, начала метать на стол угощения из заветного буфета. Знала, мудрая фея, чем можно залакировать любые недоразумения.

Я с легким садизмом продолжила укоряющую речь о том, что наверняка тетины подруги хоть разок жаловались ей на обходительного поначалу, а впоследствии болтливого и вздорного Вампира. И как же она могла после этого…

– Нет! – вскричала Пеля с астматичным присвистом. – Никто никогда не жаловался, клянусь тебе! Впрочем, кукла моя, я упустила тот момент, что все мои подруги уже не в той поре, чтобы заинтересовать вампира. Молодежь ко мне давно не ходит, а зря! Опыт мой бесценный, как я вижу, не устарел. Взять хотя бы вас, моя прекрасная леди. Честно говоря, я подозревала, что такие умницы-красавицы, как ни странно, могут плохо о себе думать. Настолько плохо, чтобы принять нашего Аркадьевича за возможный объект желания и интереса.