Шрифт:
– Я здесь на самом деле для того, – сказал Фонтейн резко, – чтобы сказать тебе прямо: ты оставляешь меня в покое, я оставляю в покое тебя. Вся это вербовка, о которой ты так волнуешься, не придет и не укусит тебя за задницу. Если. Ты. Отстанешь. От меня. Нахрен! Ты уважаешь силу, Райан, так прояви уважение к моей. У меня там, в коридоре, шесть вооруженных людей, и я ухожу сейчас, так что даже не пытайся мне помешать. Да, я не буду больше продавать «Телепорт». Но могут появиться другие плазмиды. И вам, народ, придется уживаться с ними. Потом что я меняю все, Райан. Выворачиваю наизнанку. И никто меня не остановит. И все может пройти безболезненно и легко, а может и по-другому…
Фонтейн махнул Реджи, и они вышли из офиса.
Восторг, Центр содержания под стражей
1956
Они шли по коридору тюремного корпуса под мигавшими лампами, Салливан следовал за Кавендишем и Редгрейвом, шаги их звенели легким эхом. Констебль Редгрейв был черным жилистым мужчиной, он говорил с ярким южным акцентом и с гордостью носил светлый льняной костюмом. Кавендиш поигрывал резиновой полицейской дубинкой.
Очередной плафон выплюнул несколько искр, по его боку потекла вода. На полу металлического коридора уже собрались небольшие лужи.
– Нас здесь убьет этим гребаным током, – нахмурился Салливан.
– Тут так всегда, – фыркнул Кавендиш. – Скажите своему другу МакДонагу. Здесь полно протечек. А мы не можем больше позволить себе терять людей.
Салливан хмыкнул:
– Многих наших лучших людей отправили поддерживать порядок в «Персефоне». Я слышал, что эта Лэмб все мутит воду. Не представляю, как ей это удается из-за решетки.
– Лучше разбираться с восстанием, чем испытывать на себе местный электрический стул…
Сплайсер высунул руку из зарешеченного окна камеры прямо перед Кавендишем и завизжал:
– Электрический стул? Я правильно услыхал, хотите попасть на электрический стул? Хотите заплатить за свои преступления? Так давайте, ублюдки!
Электричество слабо замерцало на кончиках пальцев сплайсера и тут же пропало.
– Не волнуйтесь об этом, – усмехнулся Кавендиш. – ЕВы у него не осталось, так что со своим АДАМом он ничего сделать не может…– с этими словами констебль сильно ударил сплайсера дубинкой по локтю. Раздался мерзкий хруст, человек отдернул руку назад, вопя от боли.
– Ты сломал ее!
– Ты это заслужил, – ответил Кавендиш, зевнув, и двинулся дальше. – Ага, это здесь. Номер двадцать девять.
Салливан очень надеялся, что обитатель двадцать девятой камеры готов говорить. Эрве Мануэла не был сплайсером и находился в своем уме. Его поймали с большим ящиком контрабанды. Мануэла работал на рыболовстве с человеком, близким к Фонтейну, Питчем Уилкинсом. Теперь он наконец-то был готов заключить сделку со следствием, но все еще боялся переходить дорогу Фонтейну.
– Эй, Мануэла! – позвал Салливан, когда Кавендиш отпер дверь. Редгрейв остался снаружи, принявшись полировать свой хромированный револьвер белым платком и насвистывать что-то себе под нос.
Как только они переступили через порог, Салливан услышал запах крови...
Эрве Мануэла лежал лицом вниз в кровавом озерце, большая часть его головы была разбита всмятку. Пряди темных волос прилипли к засохшим на стене красным разводам. У Салливана скрутило живот от этого зрелища. Все выглядело так, словно кто-то схватил Мануэлу и ударил его о стену, да с такой силой, что голова почти взорвалась. На такое бы сил хватило только у сплайсера.
– Сукин сын, – сказал Кавендиш. – Эй, Редгрейв, посмотри на это дерьмо!
Констебль заглянул в камеру, тут же по лицу стало понятно, что его тошнит.
– Боже, ну и бардак! Босс, кто это сделал?
Салливан с отвращением отвернулся:
– Ты же этого не делал, Кавендиш?
Кавендиш был способен на такое. У него б как раз хватало для этого и силы, и жестокости. Удивление он мог просто изображать.
– Я? Нет, черт подери!
– Ты точно держал камеру запертой?
– Да будь оно все проклято, разумеется, да! Эй, тут что-то еще... – он указал на противоположную стену.
Салливан повернулся и прочитал написанные кровью слова:
КРОВЬ АГНЦА ОМОЕТ ВСЕХ… ЕЕ НАСТУПИТ ЧАС…
ЛЮБОВЬ ДЛЯ КАЖДОГО ИЗ НАС!
– Агнца? Лэмб! – пробормотал Салливан. Райану удалось отправить ее за решетку, но она все еще оставалась бельмом на глазу.
Он фыркнул, покачав головой:
– Любовь для каждого из нас!