Еще только проснувшись, не успев даже открыть глаза, я поняла, что не знаю, где мы должны встретиться, но ВКонтакте меня ждало непрочитанное сообщение.

«Патриарший мост».

Я плохо знала Москву в топонимах – пришлось лезть в карты. Я уж боялась, что придется ехать до Патриарших прудов, которые мне представлялись чем-то далеким, китайгородским, но оказалось, что Патриарший – это совсем рядом со школой: нужно было только пройти вверх по набережной до храма Христа Спасителя и, поднявшись по короткой лестнице к приподнятой над улицей храмовой площадке, повернуть направо, к Москве-реке.

Алиса стояла, скрестив руки на груди. Восходящее солнце освещало ее лицо, и казалось, будто свет разбивается о ее волосы, почти белые.

Я подошла к основанию лестницы и на несколько секунд потеряла Алису из виду. Меня обступили серые стены, а в ушах засвистел ветер. Я будто проскользила по гранитной шахте в сторону голубого неба.

Когда я вышла на площадку, оказалось, что Алиса прошла несколько метров в сторону Октябрьской фабрики. Теперь солнце било ей в спину. Неудивительно, что я никогда с ней не общалась, – что за мистика?

Я помахала рукой, чтобы она не думала, что я ее не вижу. Бессмысленно, да, но мне не хотелось, чтобы она ушла еще дальше, – на мосту было прохладно.

Стал виден широкий рукав Алисиного свитера (или, может быть, блузки) – она помахала в ответ и, не опустив руки, направилась ко мне. Теперь я смогла разглядеть ее получше: кроме темно-синего, даже фиолетового в лучах солнца свитера, на ней были узкие джинсы и кроссовки, на удивление чистые. Я одернула себя – почему-то со смертью ее отца я записала Алису в нищенки. И вообще, что за подход к человеку? Одета она была красиво и шла так же – уверенно, чуть покачивая головой в такт неслышной мелодии.

Я залезла в рюкзак и достала сигареты, которые купила в круглосуточном магазине возле метро. Вместо того чтобы чувствовать себя виноватой, я обозлилась на продавцов. Я ходила в этот магазин, потому что там меня знали и не спрашивали паспорт. Разве я виновата в том, что магазин не соблюдает законы и не защищает меня от табачной продукции? На меня внезапно навалилась усталость, и, когда Алисе оставалось до меня всего несколько метров, я оперлась о парапет – голова кружилась. Все же нельзя было вставать в такую рань.

– Привет, Ана, – сказала Алиса и сделала шаг, чтобы меня обнять, но почему-то замерла в нерешительности.

– Привет. – Я оттолкнулась от холодного камня и развела руки, стараясь не смять сигарету.

Мне хотелось сделать ей приятное, чтобы перестать думать о курении. Я задела рукой парапет, и сигарета, только что такая чистая, переломилась пополам, раскрошилась. Я бросила ее в реку и полезла за новой. Алиса обняла меня, и несколько секунд я грелась, пытаясь вжаться в ее плечо. Вот только рука в кармане неудобно выгнулась, и мне пришлось отступить.

– Ты часто так рано встаешь? – спросила я, надеясь, что Алиса бросится что-то рассказывать и тогда я смогу молча покурить.

Она отступила, наклонилась, задумчиво улыбнулась – и наконец сказала:

– Иногда.

– Понятно, – я зажгла новую сигарету и вздрогнула – солнце зашло за тучу, на мосту стало холодно. Зачем я сюда пришла?

– Спасибо, – сказала Алиса.

Она тоже оперлась о парапет, провела рукой по волосам и прищурилась, будто пытаясь вглядеться в крыши домов на той стороне реки. Только тут я заметила, что у нее нет с собой рюкзака.

– Ты не пойдешь в школу? – спросила я.

– Нет. Мне, вообще-то, разрешили месяц не ходить, – Алиса смотрела куда-то вдаль, и я вдруг поняла, что это не надменность или мечтательность, – у нее на самом деле не хватало сил собраться и посмотреть на меня.

Так бывает, если долго не спать: три-четыре секунды – и любой предмет выпадает из поля зрения, вытекает из головы.

Я чуть наклонила голову и заметила у Алисы на щеке блестящую полоску: кажется, она плакала – беззвучно, неподвижно. Я придвинулась поближе, так что мое плечо уткнулось в ее фиолетовый свитер, и тут же солнце вышло из-за облаков.

– Хочешь? – Я протянула ей сигарету, потому что больше у меня ничего не было.

Алисины пальцы оплели мою ладонь и сжали ее, всего на мгновение. Я поймала себя на мысли о том, что ей просто нравится ко мне прикасаться. Потом Алиса забрала у меня сигарету и, чуть разведя губы, затянулась. Дым сорвало в сторону Октября.

– Спасибо, – ее голос не дрожал, но я будто почувствовала в нем невыносимую грусть и прижалась к Алисе, попыталась ее согреть: вот что у меня было, кроме сигарет, – немного тепла, да и то напоминало скорее воздух возле тлеющей сигареты.