А уже через минуту ей пришлось еще раз признать превосходство Смехоты. Дело в том, что Светка достала из своего рюкзачка блокнот и карандаш и стала быстро делать зарисовки персонажей, чем-то заинтересовавших ее. Чепуха едва успевала взглянуть на один заполненный листок с наброском фигуры продавца свистулек, как Светка уже принималась рисовать толстую турчанку с таким же габаритным мужем и целым выводком ребятишек, семенящих по обеим сторонам. Дальше на блокнотном листе появился молодой турок в костюме янычара. Он остановился совсем рядом, и Светка успела нанести не только черты лица, но и некоторые детали костюма. Парень был чем-то расстроен. Он хмурил брови, поправлял нервно ятаган висевший с боку и то и дело смотрел на часы. А потом заулыбался и пошел навстречу девушки тоже в национальном наряде. Они взялись за руки и быстро – быстро, почти бегом, удалились из виду. Но Светка успела и девушку схватить на карандаш.

– Светик, снимаю шляпу, мой респект, – торжественно произнесла Чепуха и чуть сдвинула к затылку бейсболку. – Ты-гений, оказывается, а сразу не скажешь. Какие академии закончили, мадам? Или опять по самоучителю?

Светка рассмеялась.

– Скажешь, тоже, академии. Самоучка сто процентная. Помнишь, такие альбомы были, где одни рисунки, контур только дан какого-нибудь персонажа сказочного или из мультика. Их надо было раскрашивать. Мне очень хотелось, но ни цветных карандашей, ни красок тетка мне так и не купила, жадина. Был один простой. А рисовать очень хотелось, как и всем детям. Вот я и стала эти контуры копировать. А что еще делать? Меня на целый день запирали одну в хате деревенской, ни телевизора, ни приемника. Я сама и читать научилась задолго до школы. Валялись там для розжига печки несколько книжек. Я их из корзины вытащила и стала читать – перечитывать. Вот такая у меня житуха была.

– А ты пейзажи можешь рисовать? Ну море, скажем, лес, горы?

– Нет, – вздохнула Светка. – К сожалению, не могу. Такие картины маслом надо, а я вообще маслом не умею. Я только карандашом, и только людей, портреты, да и то они у меня выходят скорее как шаржи. Ты ведь понимаешь, я сразу смешное в человеке вижу.

– Понятно, сестренка. Стало быть, свой портрет я тебе не заказываю, а то исказишь мои прекрасные черты до неузнаваемости, сделаешь из меня пародию.

– Нет, что ты, Чепуха, ты такая красивая, из тебя шарж не получится, – серьезно сказала Светка.

– Ну и за то, спасибо. Ладно, стенд ап и летс го, как на вашем английском говорится. Пока все идет путем. Двигаем отсюда. Пора помыться, переодеться, привести себя в порядок.

И они двинулись. Еще по пути из порта, они не раз встречали стрелку с надписью «Хамам». И сейчас, свернув с площади в парк, прошли улицу, а потом в первом же переулке, снова увидели знакомый указатель.

Они открыли дверь и тут же почувствовали приятные запахи дерева, мыла, ароматного чая. За столиком при входе сидела пожилая турчанка в длинном цветастом не то платье, не то халате и в таком же цветастом платке на голове. Она приветливо улыбнулась, взяла деньги, выдала полотенце, мыло и мочалки, и пошла сопроводить девчонок до раздевалки.

Женщина быстро что-то говорила, вставляя в свою речь русские слова. Уловив удивление гостей, турчанка объяснила, что в хамам ходят только сами турки, а из иностранцев чаще всего туристы из России, иногда немцы, а англичане с французами никогда. Вот она и научилась немного говорить на русском.

В парной никого не было. Турчанка объяснила, что много народа будет после базара, послеобеденного сна, а больше всего к вечеру. Девчонки с удовольствием залезли на каменный подиум посередине парилки. Они лежали на спине и разглядывали на потолке чуть треснувшую керамику, старясь обнаружить в расползающихся трещинах рисунок животного, лицо человека или какое-нибудь страшилище. Потом терли себя не очень жесткими мочалками, обливались водой из медных маленьких тарелочек, помыли хорошенько волосы и снова улеглись на теплые камни. В парилку вошла хозяйка. Она показала фотографию, где на этих же камнях лежали тела в облаке мыльной пены. Тыча палец в снимок, она повторяла: «Это – очень хорошо, хорошо, понимаешь? Красивая будешь, чистая, хорошо. Даешь три доллара, и я делаю хорошо». Она так пристала, что было неудобно отказать пожилой женщине. Девчонки согласились. Банщица быстро приготовила мешок с мыльной пеной и, размахнувшись, стала бить им по спинам и бокам клиенток. Это было очень щекотно и смешно. Бедная старая турчанка! Она не подозревала о последствиях. Из-под мыльной пены раздался смех такой заливистый, какого она ни разу за свою долгую жизнь в Турции на службе в бане не слышала. Конечно, начала смеяться Светка, а к ней тут же присоединилась Чепуха. Смыв пену с глаз и лица, открыв рты, они продолжали весело хохотать. Смех в пустой и гулкой бане усиливался многократно. Банщица, схватившись за бока, стала хохотать вместе с ними. Из маленькой незаметной дверцы высунулся какой-то молодой парень, постоял минутку, недоуменно глядя на смеющихся девчонок и женщину, а потом и сам стал смеяться. В парилке все беззаботно и весело хохотали, как будто знали друг друга сто лет. Турчанка сквозь смех пояснила: «Сын мой, это сын мой, Керим звать». Не переставая смеяться, она показала на пальцах: «У меня еще три, понимаешь у меня 4 сына и три дочки. Две в Анталии живут. Свой муж имеют дом, дети. Понимаешь?».

В этот момент дверь в парную вдруг широко открылась, и туда вбежала испуганная девушка в одежде, да еще с гитарой наперевес и закричала: «Хелп ми, плиз, хелп ми». От неожиданного появления, Смехота перестала смеяться, а сообразительная турчанка, схватив девушку за руку, пихнула ее в другую маленькую незаметную дверцу. Быстро объяснив жестами, чтобы девчонки снова легли на каменный подиум, она снова вылила на них из мешка мыльную пену, закрыв обеих с головы до ног. Потом сказала что-то своему сыну. Тот, повернувшись, коротко крикнул куда-то вглубь дома. Как оказалось, он позвал на помощь братьев. Через минуту четверо молодых парней стали с наружной стороны парной, а на пороге бани нарисовались два крупных мужика, не молодых, но сильных и откровенно агрессивных. Им удалось, несмотря на заслон, проскользнуть в парилку, как будто они тоже были намылены. Между молодыми ребятами – братьями и двумя чужаками завязался быстрый разговор на резких тонах. А турчанка, как ни в чем не бывало, продолжала тереть спины девчонкам. Тогда один из посетителей, скользя на мокром полу, чуть не падая, подскочил к девчонкам и плеснул им в лицо водой из медной плошки. Увидев испуганные рожицы двух малолеток, он зло бросил тазик об пол. Медная посудина с визгом ударилась о кафель, встала на ребро и покатилась. Смехота, не столько от вида тазика, а скорее, от нервного срыва и испуга, засмеялась. Агрессивные мужики, вытаращили глаза, открыли рты и… начали хохотать! Теперь уже беспечно хохотали все: банщица и ее четверо сыновей, а главное, незваные гости, злые толстые дядьки, готовые, кажется, добровольно покинуть место битвы. И они действительно, выкатились из хамама, подталкивая друг друга, не прекращая смеяться, вертя головой из стороны в сторону, удивляясь, наверное, что не могут унять смех.

Девчонки сползли с подиума и пошли в душевые. В раздевалке быстро натянули свои новые джинсы и майки, высушили феном волосы и сели за стол в предбаннике. Там уже сидела девушка с гитарой. Турчанка принесла стаканчики с чаем. Один из молодых ребят, поговорив с матерью, пошел закрывать двери в баню. Мать, ее сыновья и две подружки сидели, попивая горячий чай с кусочками сахара. Все молчали, смотрели на девушку с гитарой, явно ожидая от нее рассказа. Младший сын Керим подбодрил девушку, объяснив, что она, если хочет, может говорить и на английском, и на русском. Он в университете учит оба языка, летом работает переводчиком при одной гостинице, где часто останавливаются туристы из России. Девушка вздохнула, оглядела слушателей и стала рассказывать свою историю. Все были буквально заворожены ее мелодичным глубоким голосом. Говорила она на смеси русского и английского. Керим переводил матери и братьям на турецкий.

– Зовут меня Полина. Я из Питера, то есть, из Санкт Петербурга. Я певица и музыкант, сама пишу и тексты и мелодии. Была у нас группа, но распалась. Решила выступать соло, поехала из Питера в Скандинавию. Были небольшие концерты в студенческих клубах или на молодежных тусовках. Потом решила махнуть в Турцию. Хотела заработать, пела на улицах, но здесь это не очень принято, не как в Европе. Как-то ко мне подошли эти двое (Полина кивнула в сторону двери, за которой недавно скрылись жирняги) и пригласили выступить в одном ночном клубе на вечеринке богатенькой столичной молодежи. Действительно, там я заработала вполне прилично. Да еще посетители платили за каждый заказ исполнить какой-нибудь хит российский. Им, кстати, очень нравятся наши современные вещи. А я знаю почти весь репертуар известных исполнителей. Меня друзья даже прозвали «Полина – Попса». В общем, мне понравилась такая работа, и все шло хорошо, пока эти двое (Полина снова кивнула в сторону двери), не заманили в другой клуб, сказали, что там платят еще больше. Оказалось, что я там должна не только петь, но обслуживать таких же старых и толстых клиентов, как они сами. В общем, я чуть не угодила в сексуальное рабство. Поняв это, я схватила ноги в руки и убежала, хорошо, паспорт не успели забрать. Теперь я боюсь, что они меня выследят и заставят вернуться. Я такие истории знаю, наслышана. Полина неожиданно замолчала, опустила глаза, грустно вздохнула, кажется, даже всхлипнула.