Люська подошла к открытому люку, чтобы спуститься на балюстраду, как вдруг за спиной раздался грохот: что-то тяжело упало на поверхность стола. Она обернулась. В свете заката, едва проникающем сквозь окошко, на столе поблескивал граненный хрустальный кувшин, точно такой же, какой часто повторялся в натюрмортах неизвестного художника. И сейчас, как и там, на картинах, он был полон прозрачной воды.

– Ну, это уж слишком. От голода и жажды у меня глюки пошли, – сказала Люська и метнулась вниз, не притронувшись к кувшину.

Оказывается, бабушка ее обыскалась. Она бегала и на речку, и к соседям, и на поляну, куда Люська уходила рисовать, выходила к автобусной остановке, – там иногда собирались местные подростки, кричала ей, звала вместе с соседкой. Люськи нигде не было, и бабушка собиралась уже звонить родителям, категорически потребовав немедленно их возвращения.

Злая и обеспокоенная, она сидела на скамейке в саду, намечая свои дальнейшие действия, когда Люська внезапно предстала перед ней и объяснила, что никуда не выходила из дома, имея в виду, конечно старый дом. Бабушка, смешав радость и гнев, попросила Люську не уходить надолго неизвестно куда, не предупредив ее. «Категорически», – внушительно закончила бабушка выговор. Это было ее любимое словечко. У нее всегда мнение, решения и даже просьбы были категорическими. Люська стала протестовать, а бабушка тут же схватилась за телефон, чтобы звонить родителям. Люська была спокойна: она знала, что родители наверняка отключили телефон – у них или съемка или монтаж. В конце концов, они с бабушкой пошли на компромисс: та не будет ябедничать родителям, а Люська обязательно будет сообщать бабушке, где она, и когда вернется.

«Вот мои перемещения на сегодня. Я иду на речку, потом беру этюдник и иду на поляну за вторым переулком; прихожу обедать, после поиграю в бадминтон с девочкой, – недавно приехала на каникулы. А потом мы с ней пойдем купаться», – четко, как рядовой сержанту, выговорила Люська, снимая с веревки полотенце, купальник и натягивая на голову бейсболку. У бабушки от удивления упали очки с носа, она победоносно улыбнулась. «Наконец-то, сподобилась. Так-то, другое дело».

Вечером Люська и бабушка вместе не спеша ужинали, мирно пили чай с «Коровкой» и сушками. Люська, набравшись терпения, выслушивала проблемы с огородными вредителями, особенно с муравьями в пионах и георгинах. Включили телик, и вот только когда бабушка задремала у экрана, Люська, не медля больше, шастнула на ночевку в старый дом.

Она лежала на диванчике, ожидая боя часов и появления нарядной публики. Но часы молчали, а с лестницы никто не спускался. Люська приподнялась, села на край дивана, сунула ноги в тапочки и сидела, раздумывая, решиться ли она сейчас, среди ночи, пойти на чердак. Подумав, поняла, что нет, смелости не хватит, да без освещения идти туда бесполезно. Фонарик остался в мастерской, и она совершенно не помнила, где.

«Завтра возьму свечку и притащу еще наверх настольную лампу из своей комнаты. Должна же быть там хоть одна розетка», – решила Люська, легла и быстро заснула.

А утром неожиданно нагрянули родители. У них был перерыв в съемках, всего один день, и они были страшно рады провести его на даче с Люськой.

За обедом бабушка стала жаловаться, что ей не хватает посевной площади. Снова вопрос встал о сносе старого дома. Родители не возражали, наоборот, с энтузиазмом принялись мечтать, как они там сделают баньку, на веранде поставят большой овальный стол, на нем всегда будет самовар, настоящий, не электрический, на тумбочке – патефон со старыми пластинками, перенесут с дальней поляны мангал и коптильню для рыбы. Дочери обещали найти место для настольного тенниса и бадминтона. Бабушка возмутилась: она ничего не выиграет от сноса старого дома. Все эти сооружения займут еще больше места, надвинуться к ее цветникам. Люська убеждала не сносить старый дом, а лучше привести его в порядок и отдать ей. Она растет, и у нее должна быть своя берлога, своя мастерская, потому что она окончательно решила стать художником. Все стали шумно спорить, перебивая друг друга, в точности, как на телевизионных ток-шоу. Никто толком никого не слушал, все говорили о своем. В конце концов, папа сказал, что это дело не простое и не скорое. В это лето, точно, даже и думать нечего. Им еще снимать 16 серий. Сразу как-то все замолчали, занялись чаем и вкусным тортом, который купила по дороге мама. Все вместе отправилась на прогулку через лесную тропинку к крутому высокому берегу речки, откуда были видны поля и перелески, а на горизонте – деревенька с церквушкой. Это место очень нравилось маме, и она, даже если приезжала, как сейчас, на один день, не упускала возможности полюбоваться прекрасным видом.

Люська столько раз была здесь, стояла, смотрела, но только сейчас, глядя вдаль, внезапно поняла, что пейзаж перед глазами – тот же самый, что она видела на многих картинах неизвестного художника. Наверняка, выросли другие деревья, где-то просматривались многоэтажные дома, но линия холмов, извилистые тропинки по их склонам, сиренево-розовые луга и желто-зеленые поля внизу, ближе к реке, а главное – линия высокой колокольни и очертания большого купола церкви, «прислонившейся» к колокольне, остались прежними.

Вечерело, солнце садилось, и освещение заметно менялось. Внезапно последние закатные лучи попали в позолоченный крест на куполе церкви, Он засиял ярко, как мощный прожектор, рассыпая золотые искры, но быстро погас, успев на мгновенье преобразить цветовую гамму вокруг. Тут же стал надвигаться туманный пар, расстилалась серая дымка, закрывая, как театральный занавес, грандиозный спектакль уходящего дня.

Люська нарушила молчание родителей, которые стояли завороженные, не собирались уходить, как будто ждали продолжения.

– Мам-пап, а у вас в роду не было художников?

– Насколько я знаю, нет, – ответил папа, а мама, все еще всматриваясь вдаль, просто недоуменно пожала плечами.

– И ваши предки, мои, то есть, ну, прадед или прабабушка никогда не жили здесь, где-нибудь поблизости?

При этом вопросе мама, наконец, оторвалась от созерцания прекрасного, а папа как-то быстро метнул на нее странный взгляд.

– А почему вдруг тебя заинтересовали предки? – с натянутой улыбкой спросила мама.

– Ма, сейчас все ищут свои корни. Может, я хочу составить свое древо, как оно там называется?