Спако встала на колени, чтобы принять смерть. Она взяла ладонь убитого пастуха и крепко сжала ее, закрыла глаза, ожидая удара. Но вдруг услышала лай. Сучка, обласканная Митридатом, набросилась на убийцу сзади и сбила Гарпага с ног. Он уронил акинак.

Собака кусала его со свирепостью хищника. Хозяин был мертв, она не успела. Но вот хозяйка. Она в опасности. Этот чужак принес смерть.

Спако не мешкала. Схватив акинак, она со всей яростью отчаявшейся и обреченной женщины ударила убийцу. Один, два, три раза и напоследок всадила клинок ему в спину.

– Сучка убила Гарпага! – схватились за голову подоспевшие к развязке мидяне.

Они закололи сначала собаку, издавшую душещипательный предсмертный визг, раздавшийся на всю долину, затем они вытащили из дома женщину и отрубили ей голову. Так повелел перед тем, как пойти на дело, их хозяин Гарпаг. Он словно предчувствовал неладное. Но кто мог предположить, что собака станет причиной гибели столь могущественного человека.

Отрубленная голова матери-кормилицы великого Кира должна быть посажена на копье в войлочной мидийской шапке и выставлена на всеобщее обозрение у стен персидского сатрапа в Экбатанах. Именно за это им было заплачено, а значит – так оно и будет!

– Что толку мне в победах и завоеваниях, когда я не смог защитить мать?.. – Кир терзался и бездействовал. Понимая, что не получит ответа от людей, он взывал к Ахура-Мазде, но в мире богов к его мольбам оставались глухи.

В Экбатанах началась смута. По соседству, в Лидии, сатрап царя Табал все еще был заперт в акрополе, ожидая либо расправы, либо чудесного спасения.

Кир же не реагировал на тревожные вести. Стража никого не подпускала к царю. Он оплакивал мать, и казалось, что ему не было никакого дела до разгорающегося мятежа.

Царь отрешенно смотрел на трон, украшенный по бокам зооморфными коронованными сфинксами с бородатыми лицами, львиными туловищами и орлиными крыльями. Он ходил вокруг него, не собираясь садиться.

Он был готов немедленно отдать это проклятое седалище, всю свою власть в имперских столицах и сатрапиях за одну только улыбку Спако, за ее покой, за прикосновение ее руки к своей голове, за возможность послушать ее добрую сказку про дивный мир, где люди летают, словно птицы, а бабуины умеют читать.

Кир вспоминал материнские рассказы и ее колыбельную песню, которой Спако убаюкивала непоседливого мальчика в те годы, когда он был по-настоящему счастлив. Воспоминания уносили его далеко от действительности, и ему не хотелось возвращаться в жестокий мир…

Конец ознакомительного фрагмента.