– Что ты здесь делаешь? – спросил Себастиан, направляясь к ней.

– Я не смогла заснуть. А ты?

– Мне приснился…

– Кошмарный сон?

– Да.

Себастиан выдвинул стул по другую сторону стола и сел. Открыл банку колы и выпил глоток. Урсула смотрела на него вопросительно.

– Такой жуткий, что тебе пришлось встать?

– Да.

– О чем он был?

– Почему тебе не спится?

– Я первая спросила.

– Почему тебе не спится? – повторил Себастиан в точности тем же тоном.

Поднося бутылку пива ко рту, Урсула встретилась с ним взглядом. Ночные разговоры за кухонным столом. Несколько таких разговоров им вести доводилось. Довольно приятных, насколько ей помнилось. Может, надо выплеснуть все из себя? «Открыть кому-нибудь душу», как это обычно называют. Себастиан – это кто-нибудь. Он ее знает, но не слишком близко. Теперь. Кроме того, он может быть объективен и сохранять желательную дистанцию. Не впадать в сентиментальные утешения и не пытаться жизнерадостно подбадривать. Пожалуй, подойдет. При одном условии.

– Только не смей никому рассказывать.

– Вообще-то умение хранить тайны – одна из немногих моих сильных сторон.

Урсула кивнула. Безусловно, он не кривил душой. В то время, когда они состояли в близких отношениях, он спал с ее сестрой. С сестрой и бог знает со сколькими еще женщинами. А Урсула не имела об этом ни малейшего понятия. Эдвард Хинде вынудил их обоих вернуться мыслями к тому времени. Урсула, к своему удивлению, обнаружила, что злоба, которую она в течение многих лет питала, почти исчезла, заменившись чувством, больше всего напоминавшим печаль. Того мужчины, который предал ее, больше не существовало. Вернувшийся к ним Себастиан был кем-то другим. По-прежнему блистательный, эгоистичный, раздражающий, самоуверенный и невозможный во всех отношениях, он, казалось, был вынужден прилагать чуть больше усилий ради того, что раньше давалось ему без всякого труда. Когда она смотрела на него, стоящего возле холодильника, пока он еще не знал, что за ним наблюдают, босой, в боксерских трусах и футболке, он выглядел одиноким. Именно это слово первым пришло ей в голову.

Одинокий.

Огорченный или, во всяком случае, печальный.

Почему, она не знала. Дело Хинде и личные привязки Себастиана к жертвам сильно на него подействовали, но прежний Себастиан довольно просто поднялся бы и пошел дальше. А этот нет. Теперь. Почему, она не знала. Он действительно сказал правду. Хранить тайны Себастиан умеет хорошо. По крайней мере, собственные. Она надеялась, что так он поступит и с чужими тайнами. С ее тайной.

– От меня ушел Микке.

Себастиан не удивился. Он догадывался, что это как-то связано с семьей, но думал, что речь идет о Бэлле. Никак не предполагал, что отношения с Микке могут подействовать на Урсулу так сильно. Микке иногда выпивал и слишком много работал над тем, что никогда не интересовало Урсулу. Если Себастиан правильно понимал ситуацию, кроме дочери, у них больше не имелось почти ничего общего. И, по его мнению, никогда не существовало. Их брак был для него загадкой.

– Неужели тебя это действительно огорчает?

Урсула посмотрела на него. Она толком не знала, что ожидала от него услышать, но не это.

– Муж бросил меня после двадцати пяти лет ради другой женщины. Да, это довольно непросто…

– Я не думал, что ты его любишь, – произнес Себастиан, откидываясь на спинку стула с колой в руке.

Урсула поняла, что к объективности и желанной дистанции можно добавить «жестокую откровенность».

– Я не хочу быть брошенной, – честно призналась она, в виде исключения оставив его реплику без комментариев.

– Потому что ты предпочла бы сама его бросить? – Себастиан вглядывался в нее в полумраке. – Проблема не в том, что вы расходитесь, а в том, что он бросил тебя. Тебе бы хотелось решать самой?

– Знаешь, забудь об этом, – вздохнула Урсула и положила ладони на стол, показывая, что разговор окончен. Она собирается идти спать. Себастиан наклонился вперед и накрыл ее руку своей.

– Я не собирался иронизировать. Я вижу, что тебе тяжело, только не совсем понимаю, почему. Ты двадцать лет изменяла ему.

– Двадцать лет назад, – поправила его Урсула.

– Значит, то, что ты трахаешься с Торкелем, не считается?

Урсула остолбенела. Откуда ему известно? Или он просто догадался? Она посмотрела ему в глаза.

– Да, я знаю, и нет, он ничего не говорил, – сказал Себастиан. – По вам это видно.

Из нее словно выпустили воздух, и она опять опустилась на стул. Он сказал правду. Не о Торкеле, – хотя это, конечно, тоже правда, – а о Микке. Он не был большой любовью ее жизни, как и никто другой. Когда-то Себастиан мог бы претендовать на эту роль, но сейчас она всерьез думала, что неспособна любить, по крайней мере так, как ожидают другие люди. Микке долго продержался. Торкель готов был попробовать, она знала. Принять ее такой, какая она есть. Целиком и полностью на ее условиях. Проблема заключалась в том, что он ей не нужен. Ей хотелось только одного. После развода это сделалось для нее особенно важным, и именно этого, она была почти уверена, ей получить не удастся.

Любви дочери.

Она снова посмотрела на Себастиана. Он молча выжидал.

– Ты прав, – тихо произнесла Урсула. – По правде говоря, дело не в Микке. В Бэлле.

– А что с ней?

– Она всегда была папиной дочкой. Но пока мы были вместе, мне все-таки тоже немного перепадало.

Себастиан увидел в приглушенном освещении, как ее глаза немного заблестели. Что-то изменилось.

Если не верить, что все заранее предрешено и твои поступки не имеют значения, то перемена всегда заставляет человека копаться в себе. Как я до этого дошел? Что я мог сделать иначе? Что происходит? Что мне теперь делать? Перемена вынуждает тебя к некоторому самопознанию, и этот взгляд внутрь не всегда оказывается лестным и безболезненным.