— Я сама не знаю, чего я хочу. Беременность странно на меня влияет. Или это нормально в это время задумываться над теми вопросами, мимо которых до этого с лёгкостью проходила.

— Не стану тебе отравлять жизнь, я исчезну, но если ты захочешь, то вернусь…

— А как же все приготовления, твоя мама?

— Пусть тебя это заботит меньше всего. Разберись с собой… Это твоя жизнь.

Виталий говорил, а я почему-то вспомнила Михалыча, его слова.

Ночь миновала, наступило утро. Я спешила в Фонд, занималась текучкой, вела переговоры. Всё шло по плану, но почему-то меня это не особо радовало. Никто не опекал меня, никто не тревожил разговорами и исповедями. Даже в доме поселилась тишина, изредка нарушаемая деловыми звонками и звуками, издаваемыми Бонькой. Спокойствие начинало меня тревожить, словно я живу в каком-то иллюзорном мире, который сама и создала, ведь всё происходило так, как я считала правильным. Хочу ли я этого? Нет, этого ли я хочу?

Меня хватило ненадолго. Без Васьки с её завиральными идеями и непоколебимым оптимизмом, без Светочки, что теперь была сама не своя, стараясь держаться в каких-то непонятных границах, без Виталия с его слегка навязчивой заботой и какой-то наивной верой в любовь, без Михалыча мудрого и откровенного, я вдруг поняла, что это сейчас я завернулась сама в вату, боясь признать очевидное — мне тоже нужно, чтобы меня ругали, слушали, влезали в мою жизнь… Мне нужно, чтобы меня любили и принимали такой, какая я есть…

Было немыслимо трудно осознавать своё одиночество, потому что это означало признание своих ошибок. Если же его не сделать, то так останется существование, а жизнь пройдёт мимо. Произойдёт то, чего я боялась — я проживу чужую жизнь по каким-то не своим правилам, принципам… И я решилась! Спасибо тебе, Господи, что дал мне время на размышление.

Через три дня мои нервы были напряжены до предела, я поняла, что если не предприму шаги навстречу дорогим мне людям, то пазлы моей собственной судьбы снова буду собирать не я, а кто-то другой, пенять же будет не на кого.

И всё завертелось, закрутилось, но я была счастлива. Это было моё решение! Сказать, что я была благодарна Виталию за наш последний разговор, это наименьшее, что я была готова признать. Если бы не эта прививка от однобокости моего восприятия мира, то я так и жила бы в чёрно-белом пространстве, искусственно выстроенным моей боязнью ошибиться или пораниться. Как в этом случае воспитывать ребёнка, ограждая ото всего и всех? Сузив его мир до любви сумасшедшей мамаши, боящейся отпустить малыша на шаг от своей юбки? Это родительский эгоизм испортил жизни многим, но я не хочу такой же участи для своего дитя, что через какое-то время появится на свет, открывая и открываясь навстречу жизни, навстречу миру. Никто не говорит, что не будет разочарований, предательства и прочих издержек человеческого общения, но преодолевая себя, преодолевая несовершенства бытия, мы не просто становимся сильнее, мы становимся людьми.

Как, пожалуй, для каждой невесты церемония бракосочетания прошла для меня словно в тумане: вроде всё помню, но отдельными кусочками, которые в общую картинку никак не складываются. Мне казалось, что я вела себя не так, что что-то пошло иначе, чем хотелось бы… Виталия это позабавило, и он предложил, во-первых, через пару месяцев обязательно повенчаться, а, во-вторых, символически повторять свадебный обряд каждый год. Не могу сказать, что эта идея вызвала у меня бурю восторга, но какое-то рациональное зерно в этом есть точно. И через год, и через два, и через десять вновь объявить миру, что как в первый раз готовы и хотим быть вместе и в горе, и в радости, как дали обет перед людьми и перед богом.

Я рискнула поверить человеку, которого знала-то не так хорошо, наверно в этом есть доля авантюризма. Пусть! Был же другой мужчина, которого, я была уверена, знаю на все сто процентов и ошиблась, принимая выдуманный идеал за оригинал.

— Я горжусь тобой, дочка, — среди свадебной кутерьмы нашёл минутку, чтобы поговорить со мной Михалыч, — Ты решилась и смогла переломить судьбу, начать жизнь без пут прошлых теней. Какую картинку сложите, такая жизнь у вас и будет. А мужик рядом с тобой стоящий, настоящий. Не сразу друг дружку понимать начнёте, прилаживаться будете ни день, ни два, но помни, что выбрала сама, перетерпи, не взбрыкивай, как молодая кобылка, что ума-разума не нажила. О Юрке и не вспоминай, не твоего он поля, сам свою жизнь на деньги с блатной лестницей променял. Сложится у него, как сложится, не твоя и не моя забота, родителей его взялась опекать, так опекай. Это не только им, это, видать, тебе нужно…

— А откуда Михалыч ты это знаешь? Я ведь никому…

— Сердцем смотреть учись, тогда многое замечать станешь. Откуда? Не про то разговор. Ты с мужем и детьми-то приезжай, не забывай старика… Бог своих детей не дал, так я хоть с твоими как со своими внучатами понянькаюсь, всё радость…

— Михалыч, у Василисы с Борисом сложится?

— Я не бабка-угадка, — слегка обиделся Михалыч, — Только пока они друг дружке уступать не научатся — ладу не будет. Норовистые оба, с гонором, да и привыкли сами в жизни решать, а в общей жизни так не годится, надо миром кумекать, где-то и себя попридержать… Да, не боись, наладится у твоей подружки жизнь, ещё в одном роддоме через пару годков лежать будете… обе по второму разу. Она на этом, может, и остановится, а тебе с мужем та тропинка понравится — большая семья всегда хорошо. Ладно, девонька, мне ещё добираться. Спасибо, что не забыла старика, на свадьбу позвала. Может и крестины без меня не обойдутся… — хитро подмигнул мне мудрый старичок.