Прошин, стоя за деревом, считал пустые гильзы, сыпавшиеся с дерева, как ореховые скорлупки, и шептал:

– Ага, вот оно как, вот...

Но вдруг заметил опасность. Стволы нескольких орудий перестали подниматься к зениту, а стали медленно опускаться. Ниже, ниже, словно высматривая, кто притаился тут, на опушке парка.

Вот один ствол уставился прямо на самого Прошина, так, что его покоробило.

– Женя, - закричал он, - слезай! Сейчас они нас прямой наводкой! Женя!..

Но Карелин не слушал. Зарядив новую обойму, он стрелял, все ускоряя огонь. Среди пуль попались бронебойные и зажигательные. Бронебойные с визгом ударялись о сталь лафетов, зажигательная подожгла грузовик.

На батарее возникла паника. Солдаты бежали к грузовикам, бросая орудия, офицеры прятались за укрытия. По несколько орудий нацелили па опушку парка, откуда велся меткий огонь. Фашисты вообразили, что опушка парка уже захвачена многочисленной русской пехотой.

– Женя, приказываю - слезай! Я за тебя отвечаю! Пропадешь...

– Не мешай! Погоди...

– Женя, вперед! А то накроют!

Но Карелин уже не слушал, что кричал ему Прошин снизу И залп орудий, направленных на опушку парка, застал его в разгаре боя. Тяжелые снаряды вспахали землю, подняли вверх камни, решетку парка, деревья.

Всю местность заволокло желтым дымом. Разрывы прогрохотали так, словно здесь взорвался артиллерийский склад.

Разбежавшиеся было фашисты решили, что с русскими пехотинцами, захватившими опушку парка, покончено, и стали возвращаться к орудиям.

Но в это время из дымного облака, в котором еще крутились, оседая, какие-то бумаги, ветки деревьев и окопное тряпье, поднятое вихрями разрывов, послышался хриплый крик:

– Ур-ра!..

По лафетам зацокали пули. А перед фашистами появился русский пехотинец. Простоволосый, без каски, в разодранном белом халате, он бежал на батарею, прижав к груди автомат. Строчил из него, рассеивая пули веером, и неумолчно кричал "ура".

Фашистам показалось, что за ним бегут цепи русской пехоты. И, увидев первого грозного вестника наступающих, они бросили вагонетки, снаряды, пушки и кинулись по машинам.

Через минуту Прошин был уже на батарее хозяином. Забравшись на гору снарядов, он размахивал автоматом над головой и призывал:

– Карелин, ко мне!

Но Женя не откликался. Что случилось с ним?

На батарею уже бежали наши подоспевшие бойцы. Все пушки были захвачены целыми.

Прошин вернулся на перепаханную снарядами опушку парка.

Долго, хлопотливо разбирал он груды ветвей, поднимал расщепленные стволы, все искал товарища. И наконец нашел его мертвое тело.

Карелин погиб, спасая свой родной Ленинград. Но винтовка его сохранилась. Без единой царапины. Была еще тепла от выстрелов, и оптический прицел поблескивал.

Прошин вынес тело снайпера и старательно уложил на видное место, а сам побежал догонять роту - бой не ждал.

Он захватил с собой его винтовку. И до вечера носил за спиной. Только к ночи опомнился у какого-то костра и затосковал о Жене, как о погибшем сыне.

Бойцы видели, как он взял и руки снайперскую винтовку Карелина и долго смотрел на нее. Потом вздохнул, подошел к командиру и отрапортовал:

– Виноват, не уберег Карелина... Примите оружие.

Командир посмотрел на него, подумал и, отстранив винтовку, сказал:

– Не смогли уберечь - сумейте заменить товарища. Ведь вы, сибиряки, стрелки!

– Спасибо!
– сказал с чувством Прошин.
– Постараюсь заслужить подарок. Будьте надежны - заиграет в моих руках.

И заиграла.

Стрелял из нее Прошин отлично и, когда ушел в тыл после ранения, передал отличному снайперу - Жильцову. А после него она была у Матвеева. Так и дошла, как эстафета, до самого Берлина.

И каждый, кто принимал ее как почетное оружие, становился на одно колено, целовал ложу, всю исчерченную насечками по количеству истребленных фашистов, и давал клятву воевать так же, как воевал ее первый хозяин - Евгений Карелин.

Так дожила она до победы. А сейчас стоит рядом со знаменем полка. Ветераны зовут ее ласково "карелинка".

Молодым солдатам, пришедшим в полк, всегда рассказывают ее историю.

А тем, кто отличится в учебе, дают сделать из нее почетный выстрел.

БЕССМЕРТНЫЙ ГОРНИСТ

"Тра-та-та, та-та!" И снова: Тра-та, та-та!"

Алеша улыбнулся, заслышав призывные звуки серебряной трубы, и очнулся от боли - треснули губы. От недоедания у него так пересохла кожа, что нельзя было смеяться. Но как же не радоваться, заслышав пионерский горн, играющий побудку. Значит, еще одна блокадная ночь прошла. Живы пионеры. Жив горнист, посланный в утренний обход!