– Ладно тебе, ладно. У меня просто сложилось впечатление, что ей одиноко.

– Всем одиноко.

– Отлично.

Я подумала о своей первой японской подруге Нацуко, как она с улыбкой приветствовала меня, когда я только-только прибыла в Токио, не ведая ровным счетом ничего.

– Боб, я помогу ей найти квартиру, но зависать с ней не стану, – прошипела я. – Терпеть не могу публику из Восточного Йоркшира.

– Я и не знал, что ты настолько предубеждена, – рассмеялся он. – И потом, я думал, Йоркшир как раз твой уголок планеты.

– Так и есть. В этом и суть.

Лили вернулась.

– Я берусь найти тебе квартиру. Это не так уж трудно, но где-то иностранцам сдают, а где-то нет. Кроме того, денежный вопрос несколько запутан. Помимо залога и квартплаты вперед, тебе, наверное, придется заплатить сбор за ключ – вроде залога, только его ты больше не увидишь.

– Мне плевать. Я прихватила свои сбережения.

– Станет не плевать, когда увидишь, сколько именно. И тебе потребуется японский поручитель.

– Мой босс поручится. Он сам сказал.

– Тогда порядок. Я побуду твоим переводчиком, если хочешь.

– Большое спасибо. Тут малость по-другому, чем в Халле.

– Это уж определенно.

Лили что-то уловила в моем голосе.

– А ты откуда?

– С побережья под Халлом.

– Какое совпадение! Я тоже. Надо же, наткнуться на земляка аж здесь. От этого мне намного лучше, вот. Так хорошо иметь друзей с родины, ты не думаешь?

– Я жила там не очень долго.

– Главное – твои корни.

– Корни у растений и деревьев. А у людей ноги.

Мы уговорились о встрече в следующие выходные. Я думала, что помогу ей с квартирой и больше никогда не увижу.

Таково было начало Лили в моем рассказе. Неуклюжее и запинающееся. Не столь уж впечатляющий выход на сцену, зато, как увидите, уход удавался Лили куда лучше.

С полицейскими этой информацией я делиться не стану, если только совсем не припрет. В данный момент я игнорирую их вполне успешно. Камеяма до сих пор орет на меня. Его голос то доходит до моего слуха, то нет. Я вылавливаю фрагменты. Он говорит мне, что если я не буду сотрудничать, они продержат меня тут всю ночь, приведут коллегу-другого, чтобы задать дополнительные вопросы. Предлагает всем посидеть тихонько, пока я обдумаю случившееся и что я могу им сказать. Последствия моих слов и моего молчания будут крайне тяжкими. Ему незачем мне напоминать, что в Японии смертный приговор – виселица, проще говоря, – за некоторые преступления до сих пор в ходу. Он без нужды информирует меня, что сегодня ночью мне вряд ли удастся поспать.

И в этой тесной комнатушке со столом и тремя стульями воцаряется молчание. Комнатушка – клише, но мне хочется верить, что мои чувства целиком и полностью оригинальны. Ибо более всего на свете сейчас Люси жаждет миску лапши. А конкретнее, она хотела бы удон – больших жирных макаронных червяков, но согласилась бы и на волнистую рамэн, и даже на деликатно тощую соба. Она хотела бы лапшу в большой коричневой миске, с разбитым в суп сырым яйцом и парой лакированных палочек, чтобы вылавливать и заглатывать ее. Я склоняю голову к воображаемой миске, словно вдыхая ароматы.

Единственный способ есть лапшу, конечно, – это частично вылавливать ее из бульона и всасывать прямо в рот, непрерывно хлюпая, пока в миске не останется ничего, кроме супа и нескольких плавающих кусочков лапши. Большинству уроженцев Запада, приехавших в Японию, это дается нелегко. Если тебя воспитали с чувством вины за шумное поглощение пищи, хорошо хлюпать у тебя не получится. А если не можешь хлюпать, то не можешь всасывать лапшу в рот, так что не можешь есть ее эффективно. Большинство сдаются на половине миски или едят жутко медленно. Хлюпанье я переняла немедленно. А когда обнаружила, что Тэйдзи работает в лапшичной, то поняла, что он мой. Неужто он работает в подобном заведении по чистому совпадению?

Вчера я ходила к лапшичной. Я понимала, что удаляюсь от Лили и Тэйдзи с каждым прошедшим часом, и потому вернулась в абсурдном уповании увидеть Тэйдзи. Заговаривать с ним я не собиралась. Только хотела издали бросить взгляд на его лопатки под футболкой или его профиль, когда он будет вытирать столы. Я прекрасно знала, что заведение перешло в другие руки и Тэйдзи там делать нечего. Я это знала, но, как любому нормальному преследователю, это не помешало мне поглядеть.

С улицы я увидела, что заведение изменилось. Стало чище, светлее, а над дверью висела новая вывеска. Грязь с окон пропала, а перекошенный порог выровняли.

Войдя внутрь, я нервно села за стойку, проходившую вдоль задней стены заведения. Молодой, свежий официант принял мой заказ на тамаго удон. Ожидая, я утирала лоб полотенцем для рук. Взяла пару деревянных палочек для еды и разломила соединяющую их перемычку. Подоспела исходящая паром миска, и я взялась за еду. Лапша была вкусная, но, наверное, из-за характера недавних событий, поглядев в миску, я поймала себя на том, что думаю об убийстве, о котором читала тут пару лет назад.

У убийцы имелся уличный лоток для торговли лапшой. А еще труп, от которого нужно избавиться. Дабы избежать проблемы с отпечатками пальцев, кисти рук он трупу отрубил. Потом принялся отваривать верхние слои кожи с кистей, опустив их в горячий бульон – прямо на улице, на глазах у ничего не ведающих голодных клиентов. Не знаю, как он попался, но я гадала об этом. Может, прохожий заметил краем глаза человеческую руку, всплывшую на поверхность аппетитного кипящего супа? Или покупатель обнаружил, что лапша на вкус чуточку наваристей, нежели надлежит?