– Дыши. Глубже!.

Я вздохнула. И тут же бок пронзила тупая боль. Я дернулась, хотела закричать. "Не двигайся. Вдохни. Глубже. Еще." И опять и опять боль, толчками. Я пыталась отстраниться. "Руку! Подержите ее!" Слова доносились сквозь красную черноту, мысли, ясные секунду назад, вдруг путались. Потом боль ударила особенно сильно. "Какого черта!" "Не надо ругаться, - мягко, - уже кончаем". Я засмеялась. И открыла глаза.

Увидела над собой прикрытые прозрачными щитками лица - хмурые, незнакомые и усталые. А мне хотелось одного - чтобы в награду за боль, за разрывающий горло крик сестра была теперь рядом со мной. Чтобы, выныривая из небытия, видеть ее испуганно-радостное лицо, чувствовать пожатие пальцев. Чтобы шептала что-то глупое и ласковое, ужасно глупое и ужасно ласковое. Как тогда в Керчи под решеткой, затянутой плетями винограда, сквозь лихорадку и пьянящий солнечный жар: " Я за тебя так боялась! Ты все спишь, спишь..." Я старалась не плакать. Старалась мужественно улыбаться. Хотя это у меня получалось отвратительно.

Потом сон или снова короткое небытие, и я ощутила, как кто-то прижимает к губам мои застывшие пальцы. Где-то внутри я заплакала от жалости к себе и обиды, что в Реальности так не будет. Никогда.

Мне не хотелось раскрывать глаз.

– Спасибо, - услышала я тихое.

– За что?

– За то, что выжила.

В этом не было ни капли насмешки.

– Лен, - позвала я, боясь открыть глаза.

– Я здесь. Скоро Март придет.

– Лен, почему я не "слышу" тебя?

И вдруг поняла и с отвращением содрала обруч-блокиратор. Тревога снова обрушилась на меня. Но так было лучше.

– Можешь идти. Спит? Обруч!

– Я не хочу, Март, - сказала я и наконец открыла глаза. Лена в комнате не было. Март сидел на краю постели. Комната была знакомая.

– Гостиница?

Он улыбнулся жестким загорелым лицом. Он был без очков, и я впервые увидела, что глаза у него зеленые.

– Март без очков, свет перевернулся...
– с трудом улыбнулась я.

– В общем-то, они мне не нужны. Ты знаешь.

– Что в городе?

Впрочем, я и так знала, что. Жалюзи были спущены, но и сквозь них пробивалось жуткое малиновое зарево, бросая сполохи на его лицо.

– Я должна быть там, - я попыталась приподняться, и движение отозвалось такой жестокой болью, что я застонала.

– Я должна быть там!

Почудилось, на лице Марта насмешка, и во мне все застыло.

– Конечно, - прошептала я.
– Что я могу сделать такая... и одна.

– Ты уже сделала, - сказал он сурово.
– Положила предел мощи Ганга. А дальше - мы сами. Все же вы здорово научили нас бороться за справедливость.

Мы молчали. Наконец я попросила:

– Подыми жалюзи.

– Не стоит.

– Только не надо меня жалеть!

– О господи!
– взмахнул Март руками.
– Что за ребенок!

И тут же прямо из воздуха в комнате сгустился оруженосец Кошмарик. Только лицо у него было сейчас совсем не озорное.

– У Ведьминой гавани Ганг совместил Биннор с Лидденнией!

Март сморщился.

– Отправьте туда Странников. Я скоро сам буду.

Кошмарик собирался растаять.

– Погоди, - Март придержал его за рукав.
– Отыщи кого-нибудь. Христю. Или даму Истар. Сюда...

– Нет!

– Она непохожа, - сказал он, догадавшись.

– Нет!
– и, наконец вспомнив, я с трудом выговорила:

– Сестра среди Стрелков.

– Этого не может быть.

– Ну да. Значит, я видела призрак. Призрак на вороном коне. Эрл Асмур...

Март словно не заметил ни насмешки, ни горечи. Сказал спокойно:

– Эрлов у нас, к счастью, нет. А вот назгулы прорвались.

Он прижал руку ко лбу.

– Вовсе незачем тебе об этом думать. Засни.

– Но Март! Ведь здесь же, в Бинноре, люди не знают, что такое война. Не умеют воевать!

Март мягко, но настойчиво удержал меня на постели.

– Да, было замешательство вначале. А теперь справились.

Тем более, и гости помогают. Через три дня Турнир должен был начаться.

Он встал.

– Спи. Ничего не бойся.

Опять было забытье. А потом незнакомая комната. Белый невысокий потолок, жестковатая постель, на письменном столе лампа, прикрытая платком, наглухо завешанное портьерами окно.

Отчего-то и стол, и лампа на нем, и шарики на портьерах подрагивали и покачивалась постель - как при движении поезда, только стука колес не было слышно.

– Что это?

Мальчишка лет одиннадцати, дремлющий в изножье постели, вздрогнул и поднял голову. Был он нестриженый, большеглазый и немного курносый, и мне показалось, что я его уже где-то видела, хотя этого быть не могло. Он протер глаза, глянул на меня более осознанно, и по его красному со сна лицу расползлась широченная восторженная улыбка.

– Что это? Почему трясет?

– А!
– он беспечно махнул рукой.
– Это дворец на куриных лапах. Тебя сюда перенесли. Мы из города уходим, в безопасное место.