Шрифт:
– Чумазый, если ты здесь…
Компьютер на столе издал писк – поступило новое сообщение электронной почты.
Зиг не верил в духов или загробную жизнь. Человеческое тело – всего лишь оболочка. Он каждый день имел дело с этими оболочками, стараясь угодить не мертвым – живым. Комната играла ту же роль – в ней хранились вещи, оставшиеся от покойных.
Когда солдат погибал на поле боя, тело доставляли в Довер. Все обнаруженное на трупе поступало в хранилище – личные жетоны, медицинские браслеты, солнечные очки, бумажники, медали, кепки, медальоны, сотовые телефоны и особенно «памятные предметы», которые передавали семье в первую очередь, – обручальные кольца, крестики либо другие религиозные символы на цепочках, обнаруженные в карманах фотографии детей, и самое душещипательное – незаконченные письма. Кому-кому, а Зигу хорошо было известно: незаконченные дела есть у каждого.
Он осторожно сделал еще один шаг. На соседней полке на синем коврике лежали электронные часы, золотое кольцо для мизинца, почти новые ботинки, использованный лотерейный билет, украшенный гравировкой зажим для банкнот и карманный дневник майора средних лет, умершего на прошлой неделе от сердечного приступа. Его еще не успели похоронить на Арлингтонском кладбище. Погибший № 2352.
На полке пониже лежали вещи девятнадцатилетнего моряка, три дня назад разбившегося во время гонок на мотоциклах на военной базе в Германии. Среди них, как музейный экспонат, – ободранная каска. Рядом – фото торта со дня рождения годовалого сына. Погибший № 2355.
Узел в горле набух. Зиг почти каждый день бальзамировал трупы, но, как говаривал его любимый преподаватель на курсах танатопрактиков, к смертельным травмам привыкаешь быстро, к сломанным жизням привыкнуть невозможно. Учитель был прав. 11 сентября 2001 года Зиг держался, когда привезли на каталках первый десяток трупов. Он не спасовал, когда за ними доставили контейнер с без разбора сваленными в кучу оторванными руками, а за ним – такой же с ногами. Его накрыло, когда посреди этого кошмара он заметил неизвестно откуда выброшенную взрывом одинокую детскую кроссовку. При ее виде у него наконец хлынули слезы.
Зиг наклонился к лотку на нижней полке с ярлычком 14-2678, своеобразному посмертному завещанию. В лотке лежали личные вещи сержанта 1-го класса Нолы Браун.
8
Нолесвилл, штат Южная Каролина
Восемнадцать лет назад
Ноле восемь лет.
– Что я сделала? – Ей было больно. Он нарочно делал ей больно. – Я д-думала, это – мусор.
– Мусор?! – взревел Ройол. – Это! Не! Мусор!
Он схватил Нолу за подмышки и дернул вверх так, что она едва доставала носками ног до линолеума на кухонном полу.
Вечер ожидался праздничным – они собирались отметить новоселье после переезда в дом получше. Нола приготовила рыбу, свежего окуня, постаралась на славу, заправила лимоном и все такое, даже заранее почистила.
Но когда она выбросила остатки с тарелки Ройола в мусорное ведро, тот заметил уставившуюся на него рыбью голову и взорвался.
Ройол в третий раз за ужин облизнул края губ. Жест был хорошо знаком Ноле. Хозяин дома был пьян.
– Ты думаешь, мне деньги с неба падают? – заорал он.
Нола в смущении покачала головой.
– Эту голову… и хвост тоже… из них еще можно сварить суп! Сделай из них бульон! – Он перешел на ругань. – Я каждый день жопу рву, а ты все выбрасываешь?!
Нола стояла на цыпочках, руки Ройола больно сжимали подмышки.
Пинком распахнув дверь, он вытолкнул – буквально выбросил – Нолу во двор на лысый жухлый газон с валяющейся пустой бутылкой из-под «Джека Дэниелса», пластмассовым детским бассейном и новенькой садовой мебелью. Мебель Ройол купил оптом на распродаже залогового имущества и продавал по частям в мебельные магазины трех штатов.
Больше ему ничего не требовалось говорить. Нола и так знала, в чем состояло ее наказание.
Посреди двора в газоне была выкопана яма.
Нола взяла лопату и воткнула ее в землю.
Обычай установил еще отец Ройола. Зарылся – откапывай себя сам. Иначе яма превратится в могилу. Впервые наказание свалилось на Нолу в тот вечер, когда она задержалась у подруги на ужин и не позвонила домой. Ройол с криками ворвался в дом подруги, вытащил Нолу из-за стола и закатил сцену, после которой с ней никто не хотел больше дружить. В тот вечер он сунул ей в руки лопату и приказал: «Копать пятнадцать минут. Без передышки».
Наказание повторилось, когда Нола нечаянно сшибла с телевизора блок приема кабельных программ. Потом чихнула за ужином, не прикрыв рот. Слишком громко захохотала над дурацкой рекламой страховки.
Когда она постирала красную рубашку вместе с белым бельем и оно порозовело, наказание несложно было предугадать. Однако в последнее время ей все больше действовала на нервы неожиданность и произвольность вспышек гнева приемного папы. Как если бы для него не существовало конкретных жизненных правил. Ноле редко удавалось предвидеть, какую реакцию вызовет то или иное действие.