Впервые о политике по поддержанию цен на сельскохозяйственную продукцию я узнал в овощном отделе продуктового магазина. Я тогда ходил в детский сад. Мама объяснила мне, что на первый взгляд политика по поддержанию цен делает фрукты и овощи более дорогими, но заверила меня, что такой вывод является поспешным. Без поддержания цен столько ферм прекратят свою деятельность, что цены улетят в стратосферу. Будь я развит не по годам, я задал бы ей пару вопросов. Существуют ли программы по поддержанию цен в отношении другой продукции? Почему нет? Но в тот момент я принял то объяснение, которое она мне дала, и у меня надолго осталось чувство, что ценовая конкуренция вредит как продавцам, так и покупателям.

Это была одна из первых запомнившихся мне встреч с антирыночным предубеждением, т. е. склонностью недооценивать экономические выгоды рыночного механизма [110] . У людей имеются большие сомнения насчет того, насколько они может довериться ориентированным на получение прибыли предприятиям в достижении социально полезных результатов. Люди обращают внимание на мотивы бизнеса и игнорируют дисциплину, налагаемую на него конкуренцией. Хотя экономисты признают, что максимизация прибыли в сочетании с несовершенствами рынка может приводить к плохим результатам, неэкономисты склонны считать успех в алчности социально вредным как таковой.

Ближе к концу своей жизни Йозеф Шумпетер емко выразил суть антирыночных предубеждений: «…капитализм предстал перед судьями, в карманах у которых уже лежит его смертный приговор. Они его и вынесут, какие бы доводы ни приводила защита; единственный успех, на который может рассчитывать обвиняемый, это изменение формулировки обвинительного акта» [111] .

Шумпетер, будучи, возможно, величайшим историком экономической мысли, в другом месте прозаично упоминает о «неискоренимости предрассудка, согласно которому каждое действие, нацеленное на получение выгоды, непременно становится антиобщественным» [112] . Учитывая энциклопедические познания Шумпетера, это замечание говорит о многом. Антирыночное предубеждение – это не временное культурно обусловленное отклонение. Оно глубоко укоренено в человеческом мышлении, что расстраивало экономистов на протяжении поколений [113] .

Антирыночное предубеждение критикуют экономисты всех политических убеждений. Шумпетеру вторят даже либеральные экономисты из демократического лагеря. Глава Экономического совета при президенте Картере Чарльз Шульце провозглашает: «…использование „низменного“ мотива получения личной материальной выгоды для повышения всеобщего благосостояния, возможно, величайшее социальное изобретение человечества». Но политики и избиратели не способны оценить это изобретение. «Меры государства [по защите окружающей среды] практически всегда исходят из того, что очевидной реакцией на проблему является регулирование; альтернатива в форме ценового механизма никогда не рассматривается» [114] .

Приписывание большинству собственных предпочтений – фирменный знак политики в условиях демократии. Комментаторы редко говорят: «Американцы хотят Х, но они не правы». Но перед лицом антирыночного предубеждения экономисты во всеуслышание выступают против общественного мнения. Сложно найти более приверженного свободному рынку экономиста, чем Людвиг фон Мизес. Но утверждает ли он, что неподотчетные элиты навязывают большое государство несогласному большинству? Нет, он с готовностью признает, что политика, против которой он возражает, отражает волю народа: «Не стоит обманывать себя. Американское общественное мнение не приемлет рыночной экономики» [115] . Проблема демократии состоит не в увиливании политиков, а в антирыночном предубеждении рядовых американцев:

«На протяжении более чем столетия общественное мнение Запада было сбито с толку идеей о том, что существуют такие вещи, как „социальный вопрос“ и „проблема труда“. При этом подразумевалось, что само существование капитализма наносит ущерб жизненным интересам наемных рабочих и мелких фермеров. Сохранение этой очевидно несправедливой системы невозможно терпеть; необходимы радикальные реформы.

А истина в том, что капитализм не только многократно увеличил численность населения, но и одновременно беспрецедентно повысил уровень жизни людей» [116] .

В общественном сознании бытует слишком много вариаций антирыночного предубеждения, чтобы их перечислять. Наверное наиболее часто встречается ситуация, когда платежи на рынке приравниваются к трансфертам, и при этом игнорируется то, что эти платежи создают стимулы [117] . (На экономическом жаргоне под трансфертом понимается переход богатства от одного лица к другому без каких-либо обязательств со стороны получателя.) Таким образом, с такой точки зрения, все, что имеет значение, это то, кто вам более симпатичен – получатель трансферта или тот, кто этот трансферт осуществляет. Классическим примером может служить склонность людей рассматривать прибыль как что-то, что достается богатым людям даром. Поэтому если вы патологическим образом не сочувствуете богатым людям больше, чем бедным, ограничение размеров прибылей будет казаться вам хорошей идеей.

Экономисты любых политических убеждений обычно не могут сдержать смеха в ответ на такие утверждения. Прибыли – не подарок, а плата за услугу: «Если вы хотите стать богатыми, то вам придется дать людям что-то, за что они заплатят». Прибыли создают стимулы для того, чтобы снижать издержки производства, переводить ресурсы из менее производительных отраслей в более производительные и придумывать новые товары. Именно в этом состояло центральное утверждение книги «Богатство народов»: «невидимая рука» неявно побуждает эгоистичных бизнесменов служить общему благу: «Каждый отдельный человек постоянно старается найти наиболее выгодное приложение капитала, которым он может распоряжаться. Он имеет в виду свою собственную выгоду, а отнюдь не выгоды общества. Но когда он принимает во внимание свою собственную выгоду, это естественно или, точнее, неизбежно, приводит его к предпочтению того занятия, которое наиболее выгодно обществу» [118] .