Тот факт, что оба заменителя религии, которые приводит Хоффер, – национализм и социальная революция – имеют политическую природу, не случаен. Религиями современности являются политические/экономические идеологии. Как и последователи традиционных религий, многие люди получают удовольствие от своего политического мировоззрения и враждебно воспринимают критические замечания [64] . Вместо крестовых походов и инквизиции, ХХ век принес с собой печально известные тоталитарные движения [65] . Как пишет Хоффер, «религиозный характер большевистской и нацистской революций общепризнан». «Серп и молот и свастика стоят в одном ряду с крестом. Церемониал их парадов – это церемониал религиозных процессий. У них есть догматы веры, святые, мученики и священные гробницы» [66] . Луис Фишер признает, что «подобно тому, как религиозная убежденность неуязвима перед логическими аргументами и в действительности не является результатом логического рассуждения, приверженность национализму или личная привязанность также игнорируют массу фактов, поэтому мои просоветские взгляды никак не были связаны с тем, что каждый день происходило на практике» [67] . В романе «1984 год» Джордж Оруэлл, высмеивая квазирелигиозную природу тоталитарных идеологий, придумал новый словарь «новояза», включавший в себя такие слова, как «двоемыслие» и «мыслепреступление» [68] . Хорошие современные примеры читатель может найти на нацистских и коммунистических веб-сайтах.

Как и религии, экстремистские идеологии лежат на конце континуума. Политические взгляды конкретного человека могут выигрышно смотреться на фоне взглядов единственного члена отколовшейся маоистской фракции, но тем не менее не быть полностью рациональными [69] . Например, многие люди получают удовольствие и испытывают гордость, обвиняя иностранцев во внутренних проблемах своей страны. Они не обязательно декларируют свои протекционистские взгляды каждый день и могут признавать, что в определенных условиях торговля с другими странами может быть благотворной. Но они тем не менее продолжат сопротивляться тем, кто будет стараться их переубедить, апеллируя к теории сравнительных преимуществ, и более того – будут испытывать к ним неприязнь.

Представителям естественных наук давно известно, что большинство людей не доверяют некоторым их выводам, поскольку они противоречат религии [70] . Ученые в области социальных наук должны осознать, что большинство людей не доверяют некоторым их выводам, поскольку они противоречат квазирелигии.

Концепция предпочтений по поводу взглядов является той самой идеей, которая разрешает противоречие между теорией рационального выбора и фактической иррациональностью избирателей. Но как? Предположим, что люди ценят как материальное благополучие, так и свое мировоззрение. Выражаясь экономическими терминами, можно сказать, что их функция полезности включает в себя два аргумента: личное богатство и приверженность своей политической идеологии. Что происходит, когда люди регулярно ищут компромисс между этими ценностями?

В любом анализе в рамках теории рационального выбора путеводной звездой служат цены. Если вы любите и мясо, и картофель, вам нужно знать, от какого количества мяса вам придется отказаться, чтобы получить больше картофеля. Но было бы ошибкой сосредоточиться только на содержании ценников в продуктовом магазине. Часть цены нездоровой диеты состоит в сокращении продолжительности жизни, но ценники ничего об этом не скажут. Экономисты называют общую цену какого-то выбора (как явную, так и неявную) «полной ценой» выбора. Хотя эта цена не столь очевидна, как та, что указана на ценнике, именно она имеет наибольшее значение.

Чем менее соответствуют действительности ваши взгляды, тем менее будут ваши действия соответствовать реальности [72] . Какова полная цена идеологической лояльности? Это та часть материального богатства, от которой вам придется отказаться, чтобы продолжить хранить верность своим взглядам. Предположим, что идеология Робинзона Крузо говорит ему, что коренные островитяне вроде Пятницы, не способны обрабатывать землю. Робинзон тешит себя тем, что только европейцы могут разобраться в земледелии. Если взгляды Робинзона соответствуют действительности, для него правильным решением будет сосредоточиться не сельском хозяйстве и переложить на Пятницу оставшуюся работу. Но если взгляды Робинзона не более чем слепой предрассудок, решение о недопуске Пятницы к сельхозработам сократит общий объем производства и сделает обоих людей беднее. Для Робинзона полной ценой выбора в пользу идеологии будет разница между потенциальным и реальным уровнем жизни.

На острове со всего двумя жителями материальные издержки идеолога, цепляющегося за свои ложные взгляды, могут быть значительными. Однако в условиях демократии вероятность того, что один голос – каким бы ошибочным он ни был – сможет резко изменить проводимую политику, сокращается по мере роста количества избирателей. Чтобы повлиять на итог голосования, голос должен стать решающим. Чем больше голосов, тем меньше будет ситуаций, в которых все решает один голос. Представим себе, что тысяче робинзонов пришлось бы решать, допускать ли пятниц к работе. Робинзоны предпочитают считать, что пятницы неспособны к земледелию, но факты свидетельствуют об обратном. Каковы ожидаемые потери в материальном благосостоянии для робинзона, который решит следовать своим предпочтениям? Он теряет не всю сумму потерь на душу населения, а сумму потерь на душу населения, умноженную на вероятность того, что его голос решит исход голосования. Если сумма потерь на душу населения от недопуска пятниц к земледелию составляет 1000 долл., а вероятность того, что голос робинзона станет решающим, равна 0,1 %, то робинзон, который голосует против допуска пятниц к земледелию, платит 1 долл. за приверженность ценному для него заблуждению.

Этот пример призван продемонстрировать одно из часто повторяющихся в этой книге утверждений: в реальных политических условиях цена приверженности идеологии стремится к нулю [73] . Поэтому можно ожидать, что люди будут «удовлетворять» свой спрос на политические заблуждения, т. е. считать верным то, что им хочется считать таковым. Ведь они ничего не теряют. Фанатичный протекционист, голосующий за закрытие границ, практически ничем не рискует, поскольку эта же политика будет проводиться независимо от того, как он проголосует. Либо границы останутся открытыми, и протекционист скажет вам: «Я вас предупреждал»; либо границы закроют, и протекционист удовлетворенно заметит: «Представьте себе, как было бы плохо, если бы мы не закрыли границы!»