К сцене мы по нашей традиции бежали вприпрыжку. Неописуемые ощущения, когда несёшься узкими коридорами, крича и улюлюкая, а ответные вопли толпы становятся всё слышнее. И трепет внутри нарастает до пика, пульс радости учащается, а лёгкость и эйфория окутывают тело. А после сжимающие тебя стены резко расширяются до просторного концертного зала, и эта ширь поглощает хрупкое тело, бесцеремонно вторгаясь в сердце. Которое и так уже порабощено музыкой.

О любимом действе я могла говорить много и долго. Рок вызывал зависимость уже сам по себе, ему не нужны химические стимуляторы. Первые шаги под оглушающие восторги зрителей – это нереальный наркотик, а подсела я плотно.

Глеб и Виталий вышли первыми, чтобы подключить гитары, и, если, проделав это нехитрое действие, Болдин просто стоял и махал, то Гордецкий пожимал тянущиеся к нему руки. Подняв палочки над головой, за установку пробежал Вадим, а Семён вышел как обычно медленно и гордо. Когда отзвучало вступительное соло визжащей гитары Глеба, на сцену выскочила Керис и огласила зал приветственным гроулом, несколько раз крутанула головой, подметая волосами пол, а после включилась в песню по-настоящему.

Бас глухо рычал, как расерженное животное, а трепетная мелодия синтеза умело переплеталась с отборной барабанной дробью и основной линией, задаваемой соло-гитарой.

Потрясающие эмоции. Чем сильнее я заражалась концертной эйфорией, тем больше мне хотелось носиться по сцене, прыгать, мотать головой, двигаться, жить…

Пропевая каждую ноту, гроуля каждое слово, я чувствовала музыку в себе, дышала ей. Под мигающим светом, в звуках песен, в создании которых принимала участие, мы с ней становились неделимым целым. И никому не под силу было разрушить эту спайку.

Всё-таки вокалисту обязателен контакт с залом. Мне важна каждая поднятая вверх рука. И не суть, показывала ли она «рога дьявола» или держала камеру – этот человек не оставался равнодушным, его сердце билось в такт с моим, его одолевали те же чувства, что и меня, когда я смотрела в зал. Подпрыгивающий, качающийся, живой, как вздымающаяся от вдоха грудь. Не грех отдаться всепоглощающему чувству единения.

Несколько быстрых песен сменились медленной композицией – этот трек мы расценивали как передышку для всех. По лбу Виталия уже ползли капли пота. Я тоже разгорячилась, но стойкий макияж держался. А Полина зазывала меня на танцы, да у меня тут такие пляски, что никакого экстра фитнеса не надо.

Тексты для «Фосфора» писал преимущественно Глеб, процент же моих был не велик. Но я с огромным удовольствием пела песни его сочинения – лирика Гордецкого воодушевляла, бодрила и пробуждала внутренние страсти. Он часто писал о революциях, победах, битвах с системой и страхами, про веру в себя и Человека. И когда я пела его песни, то ощущала невероятный душевный подъём и старалась вокалом передать мысли друга.

Тексты, которые писала я, горчили, отражали тёмную, правдивую сторону вещей, ведь не бывает чисто чёрного или белого. Гордецкий принимал мои творения, и такие эмоциональные качели стали одной из фишек «Фосфора».

Отведённые нам сорок минут пролетели незаметно. На последних, самых «горячих» песнях, мы выложились по полной и покинули сцену с таким сожалением, будто здесь прижились. Нам казалось, что и публика отпускала нас нехотя. Провожающие крики по громкости превосходили встречающие, а это значило, что мы им понравились.

Разгорячённые и счастливые, мы поклонились и, распрощавшись со ставшими дорогими сердцу поклонниками, потянулись за кулисы.

– Это лучший концерт! Вот так отыграли! – восхищался Вадим, салютуя большими пальцами обеих рук, которые он только что освободил от палочек, бросив их в зал.

– Ты каждый раз так говоришь, – хмыкнул Семён, но широкая улыбка не сходила и с его лица, а капли пота покрыли смуглый лоб.

– Так эмоции шкалят!

Смеясь, мы шли по коридору к своей гримёрке под затухающие овации. Дверь к соседям-шведам была распахнута, и Глеб шикнул, чтобы мы убавили громкость нашей радости. Но проходя мимо с чинным спокойствием, сложно удержаться и не засунуть любопытный нос в проём. А что? Хотели уединения, нужно было закрываться.

Незнакомый и необычный на слух витиеватый язык заполнял комнату многоголосьем. Рассмотреть всех досконально не хватало времени, я насчитала шестерых крупных длинноволосых мужчин и двух таких же нехрупких женщин: группа в полном составе и несколько менеджеров.

А что если зайти, поздороваться, выразить респект? Или не навязываться? Техники группы уже начали пересменку, команде выходить на сцену через полчаса, может больше. Кто знал, насколько они дружелюбны, и говорили ли по-английски. Глеб тормознул, было, на пороге, но Виталий подтолкнул его в спину и помотал толовой.

Только шум в коридоре всё равно привлёк внимание музыкантов.

– Эй, ребята! – остановил нас басовитый мужской голос.

– Это же они сейчас выступали? Я хочу познакомиться, – сказал женский мелодичный голос на превосходном английском.

С дивана поднялась приземистая молодая женщина. Она двинулась к нам, и тёмно-красные завитые волосы запрыгали от пружинящих шагов. Серо-чёрные тона теней выделяли глаза, а красная помада очерчивала губы, но яркий макияж не утяжелял черты лица, они всё равно оставались тонкими и нежными, а светлый, чуть голубоватый тон совершенной кожи напоминал о снежной стране, откуда женщина была родом. Чёрный комбинезон с шортами обтягивал плотную фигуру, лакированные сапоги доходили до колен. На обнажённом плече расцветали ромашки татуировок, обрамляющие личико девочки, а на полноватом бедре вырисовывался замысловатый переплетающийся узор.