Клара Григорьевна вздохнула, вспоминая овации, которыми неизменно награждала ее сдержанная аудитория, состоящая сплошь из директоров школ и заслуженных учителей, с нередким вкраплением инспекторов городского и областного масштаба. В прошлом, все в прошлом.

Хорошо хоть, Лида работу дала. Клара Григорьевна криво усмехнулась. Лида ей сказала: «О! Как хорошо, что ты сейчас нигде не работаешь! Мне как раз нужен начальник канцелярии. Пойдешь, Кларочка? Или тебе больше воспитателем хочется? Вакансия есть, с маленькими, у тебя получится».

Они встретились случайно на улице, но это бывает, особенно если всю жизнь живешь в одном районе. Конечно, она согласилась. А потом выяснилось, что начальник канцелярии – это как ночной директор, сторож он и есть сторож.

Так и попала Клара на старости лет в секретарши. Позор. Но не ушла. Куда?

Хотя, конечно же, ей было очень непонятно, почему это подруга Лида не предложила ей занять пустующую на тот момент вакансию своего заместителя, пусть даже по хозяйственной части, а приняла эту татарку.

И заносчивая такая! Москвичка она, видите ли, в третьем колене! Видали мы…

Татарка быстро во все влезла, дневала и ночевала тут поначалу, хотя всем известно, что работу нужно делать в рабочее время, а если остаешься после работы, расписываешься в своей никчемности: значит, не успел, не умеешь, значит.

Но хитра. Просто целые арии Лиде пела чуть не каждый день, отчитывалась и материальные требования оформляла. Все же через Клару проходит, Клара в курсе всего. Почти всего.

А Лида уж как эту Танзилю расхваливала, просто зло брало. Пришлось Кларе начать ей улыбаться и на чаек зазывать, зато без нее, Клары, теперь ни одно заседание «малого совнаркома» уже не проходило, а членов там было трое – Лида, Танзиля и сама Клара.

Кого-то назначат на место покойной?.. Говорят, Меркулов хороший администратор, вот бы его. Хотя Меркулов, наверно, захочет секретаршу с губами и ногами. И с этим, как его, с силиконом везде.

Зазвонил телефон, Клара Григорьевна вздрогнула, подняла трубку, произнесла строго:

– Приемная директора, вас слушают.

Голос ее потеплел, и она проговорила:

– Янечка, ты? Ну здравствуй, здравствуй, солнышко. Как дела? В гости не собираешься? А у нас тут ЧП. Директора убили, представляешь, прямо в кабинете. Вчера вечером, я уже дома была, а днем меня вызвали, сотрудники полиции попросили подойти. Да, ты знаешь, думают тут на одного. Воспитанник. Он странный, конечно. Ну, не общительный, угрюмый. И кстати, влезал к ней в кабинет неоднократно! Чего ему надо… Кто его знает, он же псих… Да, Янусь, тяжелый день, очень напряженный, – и со смешком: – Хотела было стресс снять, наорать на девицу одну, так и тут не повезло, барин ее отмазал. Ты что, не знаешь, кого я барином зову? Да, его, его, именно. Представляешь, две девки лазали на чердак. Ну откуда я знаю? Покурить, наверно. А этот встрял и ерунду наплел про полицию. Будто я не знаю, что их там и в помине не было, ментов-то. Ах, извини, конечно, сотрудников полиции, вырвалось. Наорать хотела на одну, а лазали две. Чего непонятного? Одна из них – воспитанница, кстати, подружка того психа, которого подозревают, а другая – дамочка, которую директриса нашла где-то в своем доме, за компьютерами смотреть. Дошло? Ну наконец-то. Ничего не бестолково. И не груби старшим, обижусь. Ну ладно, ладно, мир, конечно, мир. Девочкам своим привет передавай и заезжайте как-нибудь. Пока. Пока. Целую.

И повесила трубку.

Катя пила горячий сладкий крепкий настоящий и еще раз горячий кофе из огромной керамической кружки и кайфовала – вот он, долгожданный отдых.

И пусть он настиг ее не в субботу утром и даже не в воскресенье вечером, пусть уже наступил рабочий вторник, но как же она ему рада, этому отдыху на рабочем месте! «Мы разрешим себе отдохнуть, – говорила себе Катя, – мы все забудем и порадуемся, и расслабимся хоть на полчасика, а лучше на часок».

Уютная серверная – ее собственная, удобное кресло на колесиках, серое небо в окне и капли дождя по стеклу, и тихий их уютный шепоток. Сказка рабочих будней. Все позади.

И вчерашний скорбный день, и Николо-Архангельское кладбище, и бестолковые поминки, в которых Катя так и не увидела смысла, – все позади.

Когда в субботу вечером Катя возвращалась домой, подпихивая Вику, чтобы та живее перебирала ногами, то тоже думала, что на сегодня все плохое кончилось и ничего новенького не будет.

Однако потом она извлекла из почтового ящика очередную открытку, третью за этот месяц, и опять ледяным жалом ее полоснула чужая ненависть куда-то в солнечное сплетение, ближе к сердцу, и оно похолодело, на миг сбившись с ритма.

Вика открытку выхватила и стала пристально рассматривать, поворачивая то так, то этак. Свет в подъезде был тусклый, но Вика рассмотрела.

Обычная почтовая открытка, правда, без текста и адреса. На открытке изображена какая-то Барби, ниже Барби каллиграфически выведено: «Поздравляем», а глазки у Барби были вырезаны ножницами.

Викуся протянула:

– Ну ни фига себе… – и поинтересовалась небрежно и как бы с иронией: – Враги? Недоброжелатели?

Катя пожала плечами:

– Да вроде нету их, врагов-то. Это, кстати, не ваши с Генкой художества?

Викуся всерьез обиделась, сказала что-то вроде того, что они не дебилы и не моральные уроды, и что если Катя их в этом подозревает и так о них думает, то…

Катерине пришлось сильно мести хвостом и оправдываться, что, мол, такой у нее юмор дурацкий, что она хотела так их обеих развеселить, и еще какую-то чушь несла в качестве извинений.

Извинения были приняты, и Вика осведомилась:

– Что за хрень?

Катя пожала плечами.

– Вообще-то это третья, – делано равнодушно пояснила она. – На двух предыдущих барышни лишены конечностей.