Когда я вынырнул из этого … не знаю, как объяснить, я понял вдруг, что Андари стоит у меня за спиной, сжимая мои плечи ладонями. От её ладоней исходило сильное тепло. Мне казалось, что стоит прикоснуться к дереву — и оно вспыхнет. При всём при том жар этот был не телесным — каким-то другим.

Хотя плечи мне жгло вполне ощутимо.

Тут я понял, что, наверное, она сейчас пережила примерно то же, что и я…

Вначале мне было приятно.

Потом — неловко.

Ещё потом мне стало настолько стыдно, словно я силой заставил её почувствовать всё это… Как-то это было не так. Что-то внутри меня отчаянно протестовало, вынуждая ощущать себя странным образом обнажённым и уязвимым.

Я выпрямился, не ощущая своего тела.

Сейчас она отступит на шаг, затем проводит меня к выходу, и всё.

Что мне делать?

Ох уж этот Д. со своей наукой! Никогда не говорил, что такое бывает. Андари прижалась лбом к моему затылку… как и в тот раз, я готов был стоять так целую вечность. Несмотря на пронзительные вопли откуда-то изнутри.

А она?

Я осторожно опустил свои ладони поверх её. Выяснилось, что я так и сжимаю резец мёртвой хваткой.

— Так лучше, — я не узнал своего голоса. Андари словно очнулась. Я отпустил её руки, она встала рядом, глядя на девятнадцать статуэток — одна из которых была моей. Сжала мою ладонь в своей.

Кивнула.

Когда же я научусь разговаривать молчанием?

Венллен, Лето 65, 435 Д., около полуночи

За приятной беседой время летит незаметно. Наверное, я страшный эгоист — мне было приятно её общество, и я безмятежно продолжал им пользоваться. Ни о чём другом, каюсь, я и не думал в тот вечер. Андари (и вновь она умудрялась «переодеться», переступив порог очередной комнаты) оставалась бесконечно удалённой. Это продолжало причинять беспокойство. Словно заноза, извлечь которую нет никакой возможности.

Разговор шёл обо всём и ни о чём — об искусстве, о выставках, о моих и её путешествиях. Все мы обожаем подобную, трату времени, но этот разговор (которым я не хочу ни с кем делиться) не показался мне пустым. Каждая фраза звучала, словно откровение. Кажется смешным? Что поделать.

«Я буду ждать», сказала она на прощание. Как и в тот раз.

На следующий день всё произошедшее показалось мне сном. Как и в тот раз.

…Я повесил обнову в шкаф и вспомнил слова дейги : любая одежда достойна только одного использования.

Я ощутил, что на этот раз понял, о чём идёт речь.

Святилище, Лето 69, 435 Д., рано утром

— Менвермориллидд? — удивился Клеммен, взглянув на лист с описанием очередного задания. — Я не ошибся? По-моему, речь шла о…

— Небольшая корректировка, — Д. был отчего-то мрачен. Иногда весь день его одолевали тяжёлые предчувствия, особенно неприятные тем, что обычно ничего не происходило. Ложная интуиция.

Зато весь день дёргаешься, словно вынутая из воды рыба.

— Ладно, — Клеммен потянулся; лицо его выражало такое наслаждение прожитой только что секундой, что Д. едва не взорвался, не прикрикнул. Боги, что за настроение! Нет, определённо, чувствую погоду, понял Д. Скоро осенние дожди — вот ходишь, словно в воду опущенный.

Опущенный и там оставленный.

Выслушав сухо изложенные пояснения, юноша удалился. Д. проверил, закрыт ли портал, и откинулся на спинку кресла. Сейчас придёт секретарь, можно будет улизнуть из конторы. Пока Кинисс не заметила. И опрокинуть на площади рюмочку-другую…

Но секретарь явился вместе с Кинисс. И вновь Д. едва не сорвался. И снова сдержался. Конец лета — предновогодняя пора — отвратительное время.

Менвермориллидд. Имя со множеством толкований. «Тень орла», «сила орла», «владения орла» — это часть имени. Называемая часть.

Едва ли не самое скучное место, подумал Д. Ну ничего, поскучать полезно. Очень некстати прорезается этот его дар. Очень некстати. Да ещё Андариалл… угораздило же. Вот так. А может, я просто завидую?

Остаток дня, подтверждая известный закон, всё валилось из рук.

Я и не знал, что такие места ещё существуют. Менвермориллидд, Владыка-Орёл — или как это переводится? Впечатляющая статуя. Словно живая. Взгляд настолько грозный, что я не вполне понимаю, смогу ли высидеть целые сутки, постоянно испытывая этот взгляд.

Семь постаментов. Шесть — пусты. Центральный, со статуей — самый сохранившийся. На некоторых пустых выцарапаны надписи. Вот так оно и происходит. Куда-то делось целое племя, исчезло таинственным образом, к ужасу мудрецов Академии. И когда — в тот момент, когда с войнами, казалось, покончено навеки!