— Куда идём? — спросил тихо Павел у Громова.

— К сродственнице жены пойдём, тётке двоюродной. Тут неподалёку, — хриплым шёпотом ответил тот. Петляя закоулками мы вскоре добрались до нужного места. Зашли в полумрак чёрного хода двухэтажного каменного дома, и Громов толкнул дверь квартиры на цокольном этаже. Пройдя темным неосвещенным коридором, мы остановились перед комнатной дверью, в которую Громов тихо постучал. Дверь отворилась, и на пороге появилась женщина средних лет, одетая в простое платье темных тонов и с повязанным на голове платком.

— Господи, Саша, да кто ж тебя так! — всплеснула руками женщина.

— Тихо, тихо, Настась Матвевна… — остановил её Громов. — Мы зайдём, пустишь?

— Заходите, заходите, ребятки… — женщина посторонилась, пропуская нас внутрь комнаты и закрывая дверь.

— Что с тобой-то? А Дуня где? Что с ней? — засыпала женщина парня расспросами.

— Белогвардейцы мятеж учинили, меня под утро дома схватили, Дуняшу побили, Тёмку чуть Греков не убил, знала такого? — начал говорить тот.

— Ох ты, изверг-то какой… — закрыла рот ладонью женщина. — Сыщик это, из милиции. Убить его мало, окаянного…

— Уже… — усмехнулся одной, не сильно побитой стороной рта, Громов. — Товарищи вот из Москвы, кончили гада и меня вытащили, иначе б не выжил. Настась Матвевна, сходи к моим, узнай, как они, и Дуняше скажи, пусть Тёмку в охапку и как мышка затаится у кого. Опасно дома им быть, меня искать могут.

— Да сей же час схожу… — заторопилась женщина.

— И посмотри как там в городе, что слышно, — добавил Громов.

Женщина вышла, Громов закрыл за ней дверь. Мы с Пашей сели на темные деревянные прямоугольные стулья, Громов присел на край кровати.

— Она не выдаст? — спросил Паша у Громова.

— Нет, — уверенно ответил тот. — Мировая тётка, Дуняшу мою с малолетства знает, и в Тёмке души не чает.

Потянулись долгие минуты ожидания. Громов, шипя сквозь зубы, смыл с лица кровь, глядя в небольшое помутневшее зеркальце на верху рукомойника, стоящего в углу у двери. Рукомойник был похож на Мойдодыра из ненаписанной еще сказки Чуковского, только более простого и обшарпанного вида, с облезающей местами краской. Мы с Павлом проверили оружие, отсыпали горсть револьверных патронов Громову для его трофейного нагана, и я крепко задумался. Ярославский мятеж всё-таки и без Перхурова случился, теперь с Савинковым, и мы вляпались в него по самые уши. Повезло нам с Пашей, нашли время в Ярославль приехать, нечего сказать. И что теперь делать? Теоретически, мы с Никитиным можем попытаться уйти из города, нас тут никто в лицо не знает. Хотя остаются вопросы. Могут нас и на улице задержать для выяснения, кто такие. Куда идти неизвестно, город и окрестности не знаем, где красные, где белые, тоже. Да и Паша не захочет спокойно уходить, будет ведь с белогвардейцами воевать. Громова вот спасли, он тоже ввяжется в драку, как пить дать. А что я помню из истории Ярославского восстания моего мира? Антанта тогда требовала от Савинкова выступить в городах верхней Волги в начале июля, объясняя это своими планами по англо-французскому десанту в Архангельске, который, правда, произошёл только в августе. Скорее всего, командование Антанты захотело прозондиовать почву, отвлечь большевиков, и, в случае удачи восставших, воспользоваться плодами их победы. В восстании в Ярославле в моём мире на стороне белых участвовало около двух тысяч человек, или немного больше. В основном, бывшие офицеры, хотя были и студенты и прочие восторженные юноши. Офицеров в городе, кстати, по прикидкам было тогда тысяч пять, то есть не более половины из них поддержали восстание, но две тысячи вооруженных и опытных военных это сила. Красных тогда тоже было примерно столько же, но и то не сразу, а когда стали прибывать направленные для подавления военные части. А что можем сделать в таком раскладе мы тут, втроём? Наверное, надо незаметно пробраться к красным…

Часа через два вернулась, наконец, хозяйка комнаты:

— Дуняше передала, у них всё слава Богу. Она с Тёмкой к подруге-сменщице по фабрике тотчас же после меня ушла, у неё и останется.

Громов облегченно вздохнул, а женщина продолжила:

— По улицам недавно назначенного председателя губисполкома Нахимсона убитым в пролётке возят и показывают. Председателя горисполкома Закгейма тоже убили и бросили на улице, и хоронить не дают. Ещё слышала, зав. оружейным складом Лютова убили и председателя трибунала Зелинченко. По квартирам ходили, и еще человек двести в чём есть, в одном белье согнали и на баржу бросили. Кормить не дают, и даже воды набрать. А если еще кого увидят, туда же волокут или на месте стреляют.

Громов с Никитиным помрачнели лицами, а Громов стиснул зубы и ударил кулаком по колену. Потом спросил у родственницы:

— А наши-то где? Автопулеметная рота с двумя броневиками, летучий конный отряд? Почему не задавили белых?

— Так Супонин, командир автопулеметной роты, на их сторону перешёл, с частью пулемётчиков. И Баранов, командир конного отряда. И Ермаков, командир мотоциклистов, тоже за белых. Он еще по городу носился, на большевиков указывал, — отвечала она.

— А Первый и Второй Советские полки? — недоумевал Громов.

— Второй полк у нас тут рядышком был, в центре, так его разоружили и разогнали. А Первый, который в закоторосльной части, тот, сказывают, воюет и белых за Которосль не пущает. И Всполье тоже у красных. А вот Тверицы за Волгой, за Николаевским мостом, те у белых, — рассказала женщина.

У меня во-время рассказа неожиданно заурчало в животе от голода. Я смущенно пояснил:

— Извиняйте, товарищи. Сегодня еще не ели ничего.

— Ох, родимые, а мне и покормить вас нечем… — заохала женщина. — Вот разве что крупы перловой стаканчик наберется…

— Анастасия Матвеевна, а вы купить съестного можете? — спросил я. — Вот у меня деньги есть, в дорогу взял… — я достал из внутреннего кармана пиджака сложенные денежные знаки.

— И мои тоже возьмите, — добавил Паша, развязав вещмешок и, порывшись, вынув завёрнутые в бумажку купюры.

— Так куплю, чего же не купить. Лавки, кажись, работают. И на площади рынок еще был, крестьяне там со вчерашнего дня в городе были, может, и не распродались еще.

— Только вот что скажу, Анастасия Матвеевна, — предупредил я, — много сразу не берите. Заметить могут, что вы сразу продуктов лишка берете, вдруг догадаются, что кормить кого-то будете, и что прячется у вас кто-то.