Многие из которых вняли знамению. Каждый, само собой, по–своему.

Из подвалов Моррон послышался скрежет и стук отодвигаемой каменной плиты.

Норруан, который спокойно сидел в кабинете, рассеянно листая древний трактат по геометрической магии, вздрогнул и взялся за жезл, висящий на поясе. После чего захлопнул книгу и быстрым шагом направился к ближайшему спуску в подземелье.

Что–то проснулось в замке — и надлежало понять, что именно. У замка может быть только один хозяин.

Долгое время Унэн висел в воздухе… лишённый каких–либо ощущений. Ничто — ни зрение, ни слух, никакое из остальных чувств не находило ничего достойного внимания в окружавшем его пространстве.

Если, конечно, это было какое–то пространство.

Однако обжигающие серебряные иглы созвездий не торопились вонзаться в его бесплотные ступни, и ветер, что избавлял от бремени плоти и имущества не торопился проделать это вновь, — чтобы вскорости вернуть похищенное.

Стало быть, жив.

Гулко стучало сердце. Очень, очень медленно.

Бессчётное число ударов сотрясло чёрную пустоту пространства, и пол коснулся ног монаха.

А флосс тут же проявил себя всем своим весом и беспокойными мыслями, коснувшимися спокойного рассудка Унэна. Стало быть, и он жив. Что ж, весьма отрадно.

И тут же монах ощутил, как соскальзывает, спадает с него та маска, тот облик, под которым он привык показываться жителям Ралиона — порой столь враждебным ко всему, от них отличающемуся!

Флосс в великом изумлении смотрел, как густая лохматая рыжеватая шерсть прорастает на теле его друга и носильщика; как уши его удлиняются и уплощаются; как короткие, но острые клыки показываются из–под верхней губы, чтобы устрашать зрителя своим блеском.

Венцом всего стала тщательно выбритая верхняя часть головы — она смотрелась и комично, и устрашающе. И ещё длинные когти на руках и ногах, и кончик хвоста, выбившийся из–под рясы.

Голова Унэна повернулась и Шассим встретился взглядом с парой пылающих красноватых глаз — в которых добродушие и доверие могло моментально смениться яростью и непреодолимой силой.

— Вот, значит, каков ты на самом деле, — присвистнул целитель и шевельнулся на насесте. — Воистину велики твои возможности, раз я не смог увидеть этого раньше.

— Я есть то, что я есть, — услышал он в ответ. Флосс закрыл глаза и прежний Унэн — низенький подвижный человечек с кругленьким брюшком — по–прежнему подходил этому голосу. Шассим открыл глаза, и ему показалось, что прежний облик на миг вернулся к Унэну.

И вновь растаял.

— Мы предоставлены сами себе, — заметил Унэн. — Наша магия здесь бессильна. Однако раз я тебя слышу, врождённые способности по–прежнему действуют.

Он взмахнул рукой и не встретил вокруг ничего, кроме застойного, сухого воздуха, в котором смешались поблекшие ароматы бесчисленного множества эпох. Так пахнет в древних гробницах, в заброшенных городах, — везде, где царит запустение и безжизненность.

— Что ты видишь? — спросил Унэн, убедившись, что псионика не в состоянии подсказать глазам, что окружает его во мраке.

— Коридор, — флосс вновь шевельнулся. — Множество дверей. Портал за нашей спиной… Можешь зажечь факел, если хочешь. Я… не ощущаю…

Флосс вздрогнул, на сей раз гораздо сильнее. Унэн ждал, пребывая в неподвижности.

— Мы не на Ралионе, — неожиданно заключил флосс и несколько раз взмахнул крыльями, обдавая спину монаха прохладой. — Никакой жизни. Никакой мысли. Никакого движения.

Монах хранил молчание.

— Анектас, — проговорил он в конце концов и извлёк алхимический факел, подарок одного хорошего знакомого. Стоило повернуть верхнюю часть приспособления, как возникал мягкий, желтоватый свет, яркостью которого можно было управлять.

Монах отвёл руку в сторону и сиротливый огонёк в его ладони постепенно разгорелся крохотным, едва переносимым солнечным сиянием.

Действительно, коридор. Массивные двери, каждая много выше человеческого роста — проход для гигантов, способных сокрушать скалы небрежным движением пальца. А за спиной…

— Ты видишь? — он обернулся и поднёс излучающий мягкое тепло факел к отполированной, подёрнутой дымкой «стене», из которой они вышли.

На поверхности портала мерцало изображение чуть сутулящегося человека невысокого роста, облачённого в просторную рясу.