Вихрь пронёсся перед его мысленным взором, и прояснилось изображение. Он смотрел на остров сверху, — глазами летающего существа; возможно, флосса. Остров действительно походил на стайку тесно прижавшихся одна к другой гигантских черепах. Зелёные, буроватые, желтоватые пятна выстраивались затейливым узором на их панцирях.

И… строения! Унэн успел заметить высоко вознесшуюся в небо башню, выстроенную настолько изящно и совершенно, что захватывало дух. И фигурки у подножия башни… напоминавшей скорее обелиск, нежели крепость. Фигурки, несомненно, были человеческие. Хотя с уверенностью сказать было нельзя: видение спрессовалось в несколько длинных мгновений, и, после того, как оно прошло, разум всё ещё выбирал из увиденного всё новые и новые подробности.

Неведомый зритель сделал круг и Унэн заметил дороги. Вымощенные тщательно обтёсанными камнями, расходившиеся от башни во все стороны. И изваяния. Множество изваяний, невысоких, украшающих собой обочины. Все они изображали животных или полулюдей–полуживотных.

Тьма хлынула потоком; Унэн потряс головой и часто заморгал, чтобы глаза вновь привыкли к свету.

И — вот она, привычка — тут же сосредоточился на возведении мысленного щита, которым уже несколько недель укрывал себя с Шассимом.

Флосс сидел на камне, невозмутимо глядя на спутника. По его виду вовсе не казалось, что источником видения был именно он, целитель Шассим–Яг, предки которого занимали скромные, но почётные места в иерархии флоссов вот уже сотни поколений.

— Что это было? — осведомился монах, когда способность говорить вернулась к нему. В голосе его смешивалось уважение и лёгкая зависть — к чему–то, одновременно поразительному и недоступному.

Флосс повёл «ушами» — человек пожал бы плечами на его месте.

— Но как? — невразумительно спросил монах.

— Мы умели записывать картины мира задолго до того, как Люди научились письму, — пояснил флосс.

— И… где же хранится всё это? — недоумевал монах. Не может быть, чтобы каждый флосс помнил всё это!

— Вокруг, — флосс распахнул крылья и вновь сложил их. — В камнях. В травах. В животных. Повсюду.

— И каждый флосс может… увидеть картины прошлого?

— Каждый, — спокойно подтвердил Шассим. В глазах его танцевали насмешливые искорки.

— Может быть, ты ещё скажешь, что и сам время от времени… гммм… запоминаешь всё, что видишь?

— Не время от времени, — возразил флосс. — Постоянно. Ну… почти постоянно. Странно, что ты раньше об этом не знал.

— Действительно странно, — согласился Унэн, лихорадочно припоминая, не совершал ли чего недостойного, пока путешествовал с Шассимом. Ну там, пара скандалов в тавернах и несколько уличных потасовок не в счёт. Учение надо защищать от грязных поползновений… не было ли чего–то ещё? Потом ведь все, кому не лень, смогут полюбоваться на это, если Шассим не врёт!

Флосс тихонько свистел и часто моргал — смеялся.

— Поймал ты меня, — монах обречённо вздохнул и потёр ладонью голову, выбритую до блеска. — Буду знать. А для чего вам всё это?

Флосс вновь «пожал плечами».

— Память должна оставаться, — объявил он, наконец. — То, что мы рассеиваем среди мира, не живёт вечно, но даже одна песчинка может запомнить многое и многое. Как сейчас, например. Ты видел события, которым… — флосс прикрыл огромные глаза, — более восемнадцати тысяч лет.

— Вот как! — монах уважительно покачал головой. — Культ настолько древний! Это надо запомнить, — и, добыв изрядно потрёпанную тетрадь, начал поспешно делать записи. — Мне не хотелось бы проявлять неуважения к почтенному предку здешних жителей.

— Он наблюдает, — добавил флосс и спрыгнул с камня. — Он решает, что с нами делать.

— Как себя следует вести? — тут же поинтересовался монах, хотя и сам знал — как.

— Как всегда, — флосс в третий раз выразил неуверенность. Забавная штука, эти их «уши». — Столь древние силы безошибочно почувствуют фальшь.

— Ну, тогда пошли, — монах быстро собрал их пожитки, привёл, как смог, в порядок примятую траву. — Мне интересно побывать там, где мы видели башню.

— Они называли её «Иглой, удерживающей твердь мира», — произнёс флосс, утвердившись на перекладине за плечами монаха, и тот вздрогнул. — Башню снесли потомки северных пиратов, когда наказывали остров — за отказ подчиниться империи.

— Как обычно, — грустным голосом произнёс Унэн, ловко и без видимых усилий взбираясь в горку. — Как обычно.