– А что же Вы любите? – удивилась девушка, – сидеть дома или в баре?

– Нет. В баре я сижу редко. Только когда встречаюсь с друзьями, а дома мне нравится.

– Вы живете один?

– Нет, с мамой.

– Значит, Вы домосед и маменькин сынок! – засмеялась Катя, – потом потупилась и сказала, – извините, я пошутила.

– А я и не обиделся. Так и получается. Устаю на работе, хочется сразу домой и никуда больше. А вот с мамой Вы не угадали. Хоть я и совершенно беспомощен в бытовом плане, но не маменькин сынок.

– А как же тогда Вас можно назвать? – засмеялась Катя. Ее смех был похож на звон серебряных колокольчиков. Она вообще не была похожа на всех остальных девушек, которых он когда-либо встречал. Она производила впечатление воздушной, легкой, почти эфирной. Ему казалось, что она вот-вот исчезнет, так же мгновенно, как и появилась.

– Не знаю! Но не маменькиным сыночком точно. У нас с матерью в последнее время что-то не ладится. Она пытается меня разговорить, а я замыкаюсь и не могу. Вернее не хочу. А почему не знаю.

– Вы ее совсем не любите? Она ведь Ваша мама.

– Я очень ее люблю. Но не могу понять, почему у нас с ней не получается нормального общения.

– Странно. Мы с мамой были всегда очень близки. Наверное, поэтому я не слишком общительная со всеми остальными.

– Вы девушка. Вам проще поделиться с матерью своими проблемами и мыслями. А мне что-то претит. Не понимаю что! – Максим остановил машину. – Мы приехали.

– Ой, уже?

Катя посмотрела на него своими серыми с легким зеленоватым оттенком глазами, и Максим понял, что забыть их уже не сможет.

– У Вас такие красивые глаза!

– У меня? – девушка покраснела. – Мне никто не говорил об этом. Вам показалось. Я просто напугана всем, что сегодня произошло.

– Вы снова шутите?

– Нет. Нисколько. Меня все всегда дразнили. И я никогда не считала себя не только красивой, но и сколько-нибудь привлекательной, – грустно сказала Катя.

– И как же они дразнились? – поинтересовался Максим, помогая ей выйти из машины.

– Мне не очень бы хотелось, ну, ладно, расскажу. Меня обзывали тронутой, тихоней, и самое обидное, – она потупилась, словно раздумывая, говорить или нет, но потом все же решилась, – трепетной ланью!

Максим расхохотался. Он не смог сдержаться. И Катя обиделась.

– Ну, вот и Вы, Максим, смеетесь! – с горечью проговорила она.

– Но это же так и есть! – продолжал смеяться Макс.

– Правда? – уже чуть не плача, воскликнула Катя.

– Только не надо плакать! – Максим улыбнулся и подал ей платок. – Вы необычная! И это всегда вызывает такую реакцию. Это обыкновенная зависть.

– Зависть? Чему же они завидовали?

– Вашей красоте, нежности, воздушности… Можно найти кучу эпитетов! Вы похожи на сказочную принцессу. А они все обыкновенные и приземленные. Надо же – трепетная лань! Чудесно!

– Вы издеваетесь? Зря я Вам все рассказала! Не узнаю саму себя! Доверилась первому встречному! Прощайте! Спасибо за помощь!

Катя медленно, чуть прихрамывая пошла к своему подъезду, а Максим смотрел на нее и не мог сдвинуться с места. Как истукан! Потом, очнувшись, крикнул:

– Куда же Вы, Катя? Я помогу Вам, постойте!

– Не надо. Я сама дойду. Ведь нет ничего серьезного! – и вошла в подъезд.

– Ну, да. Ничего серьезного! – Пробормотал Максим. – Мне кажется, ты ошибаешься! Все очень даже серьезно…

Глава 4. Вот это расклад!

Вера вышла из комнаты стразу же после ухода сына на работу. Зайдя на кухню, она улыбнулась, увидев спаленную сковородку и испачканную убежавшим кофе плиту. Сынок похозяйничал! – подумала она и услышала шум стиральной машины. Машина свистела центрифугой, заканчивая стирку. Заглянув в ванную, она выключила машинку и достала выстиранное белье. Тут уж она не смогла сдержать смеха и просто расхохоталась. Хотя, конечно, смеяться было не над чем – вещи были безвозвратно испорчены. Носки стали пушистыми от налипших на них ворсинок с шерстного свитера, который растянулся так, что мог теперь служить накидкой на кресло, а белая рубашка стала грязно-серого цвета.

– Молодец! – вытирая выступившие от смеха слезы, проговорила Вера. – Все, что мог, ты уже испортил. Зато все сделал сам!

Она повесила свитер, поставила кипятить рубашку, надеясь, что с ней еще что-то можно сделать, а носки выбросила в мусорное ведро, где обнаружила сгоревшую яичницу.

Закурив сигарету, Вера подошла к окну и открыла форточку. Сын не любил запаха табака и всегда ругал ее за эту вредную привычку. Тут она была с ним полностью согласна, но сделать ничего не могла. Бросала несколько раз, но безуспешно, все время уговаривая себя, что все еще впереди. Выпуская изо рта белые колечки дыма, Вера подумала, что Макс взял на вооружение их вчерашний разговор, раз решил не только приготовить себе завтрак, но и постирать. Она не могла долго злиться на сына, так как слишком его любила. Больше ей некого было любить, да и по натуре она была человеком отходчивым и незлопамятным.