сквозь нас вселенная твердила в рупор

одно лишь слово, лившееся как

кровь с молоком и ставившее в ступор.

Она твердила: «Повтори», –

И я бы вырос из земли

И дотянулся, и ударил в небный бубен!

Но слишком много Бога мне,

Вертелся купол на спине

И опрокинулся, и понял я, что умер.

Поэма Полифема

Уроки кончились, и я

схватил учебники подмышку –

лягушкой на спине сиял

портфель с раскрытым ртом для книжек.

Пропеллер ног – пустой подъезд –

учебники на стол – наружу

я выкатил велосипед,

вцепился в руль, педали тужил –

Скорей! На улицах пожар!

Малюет солнце, лица шпаря.

Скорей! Сквозь пробки, где дрожат

автомобили в жёлтом паре.

Скорей! С колёсами срастясь,

скорей наматывая время!

Педалями на ноги, в грязь

в песок, в болото, в камни, в темень!

Замолк асфальт. Земля ко мне

перевернулась мягким боком –

на механическом коне

запрещено идти за соком,

который с дерева течёт,

ведёт меня янтарным цветом

и запахом – трава и мёд –

в лесу ни стрекота, ни ветра.

Застыло солнце в тихий час

лосём, учуявшим охоту.

И вот он – клён, стоит в анфас,

собою заслоняя входы.

Сквозь листьев рыбию гортань

в густую темноту пещеры

я окунулся – мой фонарь

желтком растёкся по расщелинам.

И в окружении быков,

чьи кости будто под рентгеном

торчат со стен, я слышал зов,

и раздирая в кровь колено,

полз по камням – искал начало.

Вовнутрь внутренности скрёб,

кровь на рисунки попадала

и оживал на стенах горб!

Ревела мамонтом пробитым

и улюлюкала толпой

вся темнота, что колом вбита

была в меня чужой рукой.

Мне череп расщелкнули зубры

и тигры распластали плоть!

Все камни превратились в зубы,

чтобы меня перемолоть.

Я слышал зов! Я слышал песню

о том, как древняя смола

твердела на огне как вестник

того, что холод ждёт тепла.

Когда я вышел ослеплённый

никем как новый Полифем,

ещё один листок на клёне

кровавой птицей улетел.

Венеры

[эл’ь]

Я смело назову тебя сокровищем,

раскопанным в развалинах костра.

Сквозь кожу кровь зелёная – она ничем

не отличается от вкуса майских трав.

В пещере головы два сонных кратера

с двумя Венерами – с двумя камнями,

которые насильно были спрятаны

в застывшем вертикальном океане –

сквозь толщи вод, как сквозь вселенную,

я видел голубые два столпа –

твои глаза горели, как последние

свидетели начала. Я со лба

содрал рукою водоросли прошлого,

пошёл на свет, как мотылёк морской.

Вода меня вращала в пятнах Роршаха,

но я наматывал на ноги за верстой

версту. Я шёл насквозь – на горизонт –

сквозь океан, упавший набок от такого

сокровища. Потом я как бизон

бежал от истребления к оковам

двух голубых лагун. Я к ним добрался,

они светились голубым огнём.

Нектар в тебе с течением сливался

по цвету. И я понял, что влюблён.

Гербарий

[эл’ь]

Мы с тобой в холодных подземельях

целовались в сахарный огонь!

Вынесли нас хрупкие олени

на рогах, похожих на ладонь.

Речка с разветвлёнными хвостами

задевала путников, шипя.

Рыбы в ней тонувшими свистками

пропускали время сквозь себя.

Лез на лес зелёной тканью парус,

мышцами деревья напряглись –

и сползла трухою рыхлой старость,

оголяя меж стволами жизнь!

Так сложились кости леса в судно.

Где-то тут в оленях и рогах