Как жить?

Жили, как могли. Поначалу Айями держала в пригороде делянку, как и многие из жителей. Обтяпывала и полола клочок обработанной земли. Зелень с небольшого огородика выручала не раз. Но год назад делянку разграбили, забрав выращенное нелегким трудом, ведь воду для поливки носили с речки. Плачь не плачь, а пришлось расстаться с огородиком. Да и опасно теперь в пригороде. Чужие и пришлые люди мелькают в окрестностях и уходят дальше, не задерживаясь. Кто они: дезертиры, шпионы, партизаны? Пристукнут ради горбушки хлеба и сбросят тело в овраг. Кто же о Люнечке позаботится? Останется дочка круглой сиротой. Нет уж, собственная жизнь дороже.

Помимо работы на фабрике, Айями время от времени продавала на рынке вещи мужа — костюм, рубахи, обувь. Приноровилась предлагать одежду к соответствующему сезону: куртку и шапку — к зиме, футболки — к лету. Сперва стыдилась, а потом поняла: по торговым рядам ходит немало таких же скромников с опущенными глазами. Покупали, в основном, деревенские — за шмат сала или за кусок сыра, за соль или за свечи. Потому что деньги давно обесценились.

Городок понемногу пустел. Уезжали — кто к родственникам, кто вглубь страны, подальше от линии фронта. И Айями решилась. Собрала чемоданчик, но некстати заболела бронхитом дочка. Тяжело хворала, всю зиму, еле выходила её Айями и теперь тряслась над крохой как наседка над цыпленком. Куда ж с больным ребенком поедешь? Тем более, на перекладных, за тридевять земель, где никто не ждет. Ехать не день и не два, а неделю или дольше, на необжитое место, в чужие края, а это верная погибель для неокрепшего детского организма. Потерпим годочек, поправим здоровье, а там и война кончится, — решила Айями.

К родственникам и подавно нет дороги. Родня осталась за линией фронта — там, где разрушенные бомбёжками города и изрытая воронками земля. Об этом рассказала Эммалиэ лин Канаста — соседка Айями. Несмотря на преклонный возраст — пятьдесят с гаком — весьма активная женщина с волевым характером. Два года назад она чудом добралась до расположения воинских частей и перемахнула линию фронта в надежде отыскать сына. И домой умудрилась вернуться, потому как не нашла ни сына, ни его семью. А муж Эммалиэ умер давным-давно, в мирное время.

— Нет там никого, — сказала она по возвращению в городок. — Разруха, и мертвые бродят. Подчистую выкосили нас, ироды.

Обычно Эммалиэ строга и сдержанна — воспитание не позволяет эмоциям выплескиваться наружу — но сейчас в глазах стояли слезы, а губы предательски дрожали. Куда податься на старости лет? Куда податься Айами? Родители мужа и младший брат остались там, за чертой, на выжженных территориях. Или нет их уже. Расстреляли. Угнали в рабство.

Айами обняла женщину, и они заплакали.

— Мам, мам! — Люнечка подбежала и ухватилась за ногу. — Не пачь! Я купю тебе каяч.

— Мое золотко, — вытерев слезы, Айами взяла дочку на руки. — Хочешь, стишки почитаем?

Так и начали соседки общаться чаще. То Айями пригласит к себе на ужин, то Эммалиэ оладушков на завтрак настряпает и позовет, объясняя:

— Одной-то скучно кушать, а когда втроем, то и водица кажется слаще.

Отступая, амидарейская армия подорвала железнодорожные пути, чтобы лишить противника стратегического преимущества. Рано утром прогремели взрывы, от которых содрогнулся городок. Сотряслись стены, осыпалась штукатурка, разбилась люстра. Обожают проворачивать тайные делишки по утрам, — подумала сердито Айями, сметая веником осколки. Взрывной волной в квартире Эммалиэ выбило окна. Хорошо, что хозяйка не пострадала. Теперь по комнатам гуляет ветер, а новые стекла не вставить, потому что негде взять. Женщины разобрали книжный шкаф и забили оконные проемы досками — криво-косо, по-бабски.

Тогда-то Айями и предложила соседке съехаться, чтобы вести общее хозяйство. Вместе и сподручнее, и экономнее, и безопаснее. Дров потребуется вдвое меньше, и можно продать вторую печку. Так и сделали. Эммалиэ перебралась к Айами, заняв тощий диван, и дочка счастливо прыгала на кровати:

— Уя-я! Мы тепей как тьи поёсенка зазивем! В одном домике!

— Да, Люнечка, дружно заживем, — кивнула Айями.

Проданная печка обеспечила "трех поросят" углем и дровами на долгую зиму. Пришлось складировать драгоценное топливо в квартире Эммалиэ. Год прошел, снова надвигаются холода. Чем топить и греться?

— Мебели много и брошенных квартир полно, — сказала Эммалиэ. — Да и библиотека мужа впустую пропадает.

— Разве ж можно? — Айями изумилась кощунству. Книги и в огонь?!

— Выбирай: покрыться инеем с томиком Лекиселя или сидеть в тепле, нагретом с помощью томика Лекиселя? А за окном зима и минус двадцать.

Подумав, Айями признала, что лучше сидеть дома, в тепле. А стихи Лекиселя останутся в памяти.

Каждое утро обязательный ритуал — поход с тележкой на набережную реки. Зачерпываешь ведерком воду, переливаешь в бидон и с наполненной емкостью возвращаешься к дому, минуя три квартала. Тележка гремит по мостовой. Хорошо, что Айями живет на первом этаже. Она затаскивает, вернее, заволакивает бидон осторожно, чтобы у тележки не отлетели колесики.

Света нет, канализация не работает, водоснабжения и отопления тоже нет. Население греется у печек, дымовые трубы с зонтиками торчат из форточек. Отхожее место — во дворе, общее на трехэтажный дом, бывший когда-то бараком, позже отремонтированным и перепланированным под квартиры. Скрипучие деревянные лестницы, неровные щербатые полы, высокие потолки, худые окна, старые батареи в хомутах, протекающая крыша… Ну и пусть протекает! Зато собственное семейное гнездышко. Как счастливы были Айями и Микас, получив ордер на отдельный уголок на окраине! Счастье лилось фонтаном. Три месяца идиллии, пока не началась война.