С каждым днем я все сильнее ощущаю, как теряю остатки своей личности, все больше растворяясь в этом сером мире. Как будто что-то невидимое день ото дня поглощает частичку меня, пока, в конце концов, не останется ничего.

Это пугает.

Началось все с малого. Цвета окружения словно стали блекнуть, пока мир окончательно не превратился в одну сплошную серую мешанину.

И если с этим ещё можно было свыкнуться, то вот когда «гаснуть» стали чувства, стало совсем плохо. Еда с каждым днем становилась все более безвкусной. Секс почти перестал приносить удовольствие.

Вера уверяла меня, что это просто депрессия, и нужно время, чтобы выйти из этого состояния. Купила даже какие-то таблетки, но пить их я не стал.

В итоге я расстался со своей девушкой. Хотя она так не считала, но с пониманием отнеслась к моему решению и съехала.

С тех самых пор моя жизнь сильно изменилась. Я надеялся, что с её уходом все вернется, мир обретет краски, и я смогу начать жить, а не мучительно существовать, но нет. Это лишь замедлило процесс, но не остановило его.

Воспоминания продолжали ускользать от меня.

***

Я бросил карандаш на стол, после чего взглянул на символы, начерченные на листе.

— Не то… — вздохнул я, прикрепив его на стену к сотням других. Похожих, но отличающихся.

А в самом центре заклеенной сотнями листов с письменами на незнакомом языке находился портрет девушки. Кто она? Я не знал. Нарисовал её лицо в один небольшой момент просветления. Просто перед лицом возникла она, и вместо символов я нарисовал данный портрет.

— Кто же ты…? — пробормотал я, поднимая карандаш и кусая ластик.

Сколько мы я не пытался вспомнить её, у меня не получалось. Но была странная уверенность, что глаза у неё зеленые.

Взял новый листок бумаги, набросал измененный набор символов, но это ни к чему не привело.

— Не то, — разозлившись, скомкал лист и швырнул его в сторону переполненной мусорки, после чего вскочил на ноги и пнул стул, словно тот в чем-то провинился.

Даже боль была не такой, какой должна быть…

Вернув стул на место, я взял карандаш и попробовал снова.

Неудача.

Снова.

Неудача.

Один лист я прикрепляю на стену, другой выбрасываю в мусорную корзину, ведомый шестым чувством. Оно подсказывало, что в тех письменах, что сейчас были на стене, был ответ, который я ищу, а в тех, что я выкинул — нет. Оставалось лишь соединить эти рисунки во что-то осмысленное.

Но как бы я не старался, ничего не выходило.

Бегло, почти не думая, начертил ещё несколько символов, но даже вглядываться в них не стал. Просто взял лист и с ним вышел на балкон, взглянув на этот серый неприятный город с высоты десятого этажа.

Как бы я хотел стереть его с лица земли.

Ненавижу эти улочки. Ненавижу эти серые коробки. Ненавижу это почти белое солнце, в котором нет и намека на тепло.

Это без сомнения ад.

Когда все только началось, у меня было две надежды: пропавшая книга и эти проклятые символы.

Вначале я перерыл все дома, затем обошел ближайшие книжные магазины. Перерыл добрую половину интернета и побывал во всевозможных библиотеках. Но везде на меня смотрели, как на сумасшедшего.

Ещё бы…

Пытаться найти книгу только по внешнему описанию, без имени автора и названия.

В какой-то момент я понял, что это тупик. Так я не найду эту книгу.

Оставались символы, но чем дольше я с ними возился, тем больше погружался в пучину безумия. Все стены покрыты листами бумаги с письменами. Они даже в туалете есть!

— Надо со всем этим покончить… — пробормотал я, взглянув вниз с балкона. — Я не могу продолжать так жить…

Вернулся в комнату за стулом, но неожиданно сам для себя чуть по-новому взглянул на портрет красивой девушки. Остается поражаться, как я смог так точно её изобразить. И тут меня словно переклинило.

В этом портрете чего-то нахватало…

Взяв со стола карандаш, я меньше чем за минуту добавил у правого виска незнакомки дополнительный локон в который была вплетена ленточка. Кажется, она должна быть красной, но портрет был черно белым, как и весь этот гребаный мир!

— Идеально, — невольно улыбаюсь, смотря на неё, а на сердце почему-то стало тепло.

И эта теплота на мгновение заставила меня выкинуть мысли о том, что я собирался сделать. Но стоило мне перевести взгляд на то, что было вокруг портрета, на эту странную, чужую письменность, которая преследует меня, то я мгновенно вернулся в омут апатии и ненависти к миру.