От этих слов боцман, обычно человек сдержанный, мужественный и собранный вдруг изменился в лице и затрясся, словно лист на ветру.

— Но господин Дракон, — пробормотал он. В горле его булькало, словно он захлебнулся морской водой. — Вам нельзя… нельзя приближаться к Мертвым Богам!

Последнее он выкрикнул буквально в истерике, и Данкан рассмеялся недобрым коротким смешком.

— Это почему же? — спросил он зловеще, хотя отлично знал ответ. Просто боли в его душе становилось все больше, с каждой минутой, с каждым мигом в разлуке с Клэр ее было все больше и больше, она проникала в кровь и отравляла Данкана своим жестоким ядом, и он хотел отплеснуть щедро хоть кому-то этой муки, этого страха и тоски, что заставляли его жить, умирая каждый миг.

— Потому что, — выкрикнул боцман. Страх плавал в его глазах, жуткий страх, лишающий разума. — Одно прикосновение, и вы…

— И я — что!? — зашептал Данкан, одним прыжком оказавшись рядом с боцманом, с наслаждением заглядывая ему в глаза, наслаждаясь его страданиями, теми, что сам причинил ему. — Что — я, человек? Стану кровожадным чудовищем, которое без сожаления растерзает вас всех, маленьких и слабых людей?

Боцман не ответил; его трясло как в ознобе, он все силился проглотить ком, застрявший в его горле, и никак не мог. Его испуганные глаза смотрели на Данкана так, словно тот лишился своего привлекательного вида и обратился вдруг в монстра, в чудовище. И этот страх, эта заячья трусливая дрожь понравились Данкану, как вкус крови врага на остром клинке. Он тихо рассмеялся, нарочно демонстрируя боцману свои остро отточенные когти, блестящие, как алмазы, чтобы тот как следует рассмотрел их.

— Ты опоздал со своим страхом, — яростно проговорил Данкан. — Я уже такой. Я всегда был этим чудовищем, и мне странно, отчего ты до сих пор этого не видел. Может быть, оттого что Драконы слишком добры к вам, к людям, слишком многое вам позволяют и слишком часто заботятся о вас и решают ваши проблемы. Коснувшись меня, Мертвый Бог поможет забыть мне о милосердии и научит поступать так, как мне того хочется. И сейчас, — Данкан чуть наклонил голову, исподлобья глядя на боцмана, — мне ничто не мешает вырвать тебе твое трусливое сердце только за то, что ты позволяешь себе раскрывать свой рот и спорить со мной вместо того чтобы молча исполнять мои приказы. Скажи мне, — он заглянул в испуганные глаза человека еще глубже, словно сам хотел рассмотреть потаенные мысли, — где я ошибся? Когда? Почему ты, — он ткнул острым когтем в грудь боцману, — смел говорить обо мне неуважительно? Неужто потому, что я был слишком добр к тебе? Так вот забудь об этой доброте и впредь бойся меня, а не Мертвого Бога. Он и из тебя может сделать мерзавца, начисто стерев все твои представления о долге и чести. Но если мы сойдемся в поединке, — Данкан снова недобро усмехнулся, — то никакие Мертвые Боги не помогут тебе победить. Иди. И впредь не смей мне перечить. Никогда. Знай свое место.

Данкан отвернулся, подставив разгоряченное лицо ветру, а боцман прыснул прочь, как испуганный куренок. Пусть бежит… разносит недобрую весть.

Данкан обхватил плечи, словно ему было зябко. Ветер рвал и трепал его волосы, гладил пылающую от гнева кожу. На миг Данкана посетила злая, шальная мысль — а что, если действительно дать Мертвому Богу коснуться себя? Что, если он сотрет все — долг, честь, совесть, и эту тянущую боль в груди, называемую любовью? Научит ненавидеть и убивать, наслаждаясь? Все данные обещания будут ничтожны и позабудутся, и совесть не будет терзать его ночами, никогда. Ни один дурной поступок не сможет разбудить его совесть и сделать сердце снова живым, а корчащийся от боли мир у его ног будет так же ничтожен, как кучка мусора.

А потом снова пришел образ Клэр, и Данкан даже задрожал, как взнузданный строптивый конь, отведавший кнута. Ее глаза, ее улыбка, ее тело… ее запах и нежность — все это останется в том мире, от которого отрекаются слуги Мертвых Богов. И он своими руками растерзает ее, повинуясь приказу Мертвого Бога, не испытывая ни сожаления, ни раскаяния. Он. Сам.

— Нет, не бывать тому! — испуганно прошептал Данкан, утирающий болезненный холодный пот, катящийся по его бледному лбу. Мир, который он готов был предать, вдруг снова стал для него бесценным только потому, что где-то под этим солнцем жила Клэр. Не благами, которые он мог бы получить, и не неизведанными странами, не сокровищами, что ждут своего часа, припрятанные в пещерах и в недрах земли, а одним только фактом существования в этом мире Клэр. Своими тонкими пальчиками она удерживала Данкана от падения во тьму надежнее, чем клятвы, обещания, долг и служба. — Нет!

Яростно долбанув кулаком по дереву, Данкан зашипел от боли и прикрыл глаза. Странное дело; теперь мучительные мысли о Клэр приносили ему странное блаженство, он возвращался к ним снова и снова, с маниакальной упорностью воскрешая в своем воображении ее образ, и ему становилось максимально ясно, почему он должен остановить Мертвых Богов.

Для того, чтобы она могла дальше жить под этим солнцем. Хотя бы просто для этого.

Разумеется, у Данкана был план.

Как и любой, живущий в этом мире, Дракон ли, человек или просто оборотень, он боялся встречи с Мертвым Богом и не хотел бы, чтоб тот своими костяными пальцами разодрал надвое его душу, превратив личность во-что-то иное, страшное и уродливое. Но преследовать Мертвого Бога все же было нужно, а яйца Сороки стоило бы если не вернуть, то уничтожить — Данкан не сомневался, что Эрик отдаст такой приказ, когда узнает, куда подевались его сокровища; и если этого не сможет сделать Данкан, то кто вообще насмелится это сделать?

А для успеха предприятия нужна была защита; Данкан посмеивался, глядя на перепуганных людей, которые думали, что ни с чего вдруг озверевший Дракон гонит их на верную погибель, говоря о Суиратоне и Гнезде. Глупые и самоуверенные, они думают, что знают об этом мире все…

В Суиратоне Данкан рассчитывал не только оставить надоевших ему девиц, которые, к слову, сидели теперь под замком и ревели, стараясь разжалобить внезапно очерствевшее сердце их обожаемого повелителя. Там он хотел отыскать еще и противоядие от страшных врагов породившего их мира. Гнездо — самый глухой и страшный квартал портового города. Там, среди негодяев, воров, мошенников и преступников всех мастей жили те из Мертвых Богов, кто почти совсем погас. Немощные старики, злобные костлявые старухи. Всего-то осталось у них сил, чтобы обращаться в котов или других мелких животных и подслушивать чужие разговоры. На большее эти ослабевшие потомки Мертвых Богов были не способны.