— Но все равно спасибо. Курица сгорела, остались только макароны. Но они разварились и уже остыли. Подогреть?

Ийя свернулась клубочком в кресле, пока Айре возился на кухне. Она смотрела, как он ходит от плиты к столу — высокий, гибкий, красивый. Чертовски неуместный здесь со сковородкой в руках. Там, на балу, он казался просто эффектной деталью интерьера, а здесь стал пугающе реальным. Смуглый парень с подвижным улыбчивым лицом, облизывающий испачканные томатным соусом пальцы, досадливо отряхивающий ложку, был настоящим. И она отвечала за него. Отвечала за человека, готового броситься на ее защиту босиком по снегу, с голыми руками на нож. Ийя поежилась. Это пугало. Было слишком реальным, слишком далеким от той игры, которую она начала, спросив, сколько стоит смуглый раб.

После ужина Ийя взяла документацию по тоннелю и занялась делом. Считать она любила с детства. Была в математике строгая, сверкающая красота, ослепительное совершенство отточенной до пронзительного блеска логики. Поиск решения, единственно правильного, пути, ведущие к нему, сложные, переплетающиеся. Когда Айре похлопал ее по плечу, было уже начало двенадцатого. Ийя встала, потянулась, разминая затекшие мышцы, посмотрела на зевающего Айре. Да, пора уже ложиться.

В спальне было темно и тихо. Ийя свернулась клубочком в постели, подтолкнула повыше подушку, зарылась в одеяло. Фонарь за задернутыми шторами раскачивался на ветру, и бледный призрак света колыхался в тяжелых складках. Она уже засыпала, когда в дверь постучали. Ийя высунулась из любовно свитого гнезда. Высокая темная фигура в дверном проеме качнулась, переступила с ноги на ногу.

— Ийя? Вы спите? — Айре говорил шепотом, мягкий баритон шелком скользил по коже.

— Пока нет. Что случилось.

— Ничего. Я хотел попросить… Можно, я у вас посижу? Я тихонько, вы даже не услышите.

Ийя села в постели.

— Что, приснилось что-то?

— Нет. Просто не могу уснуть. Закрываю глаза, а в голову гадость всякая лезет. Жутко.

Ийя откинула край одеяла с другой стороны широкой кровати.

— Залазь. Только не брыкайся, ладно?

Айре скользнул под одеяло, оказался совсем рядом — темный чеканный профиль на белой подушке. От него пахло ликером и сигаретами. Ийя подумала, что он, наверное, слегка пьян, а то не решился бы прийти. Так и лежал бы на своем диване, слушая вой ветра за окном.

Айре поерзал, придвигаясь чуть ближе, кровать скрипнула под его весом. Ийя подумала, что это подозрительно напоминает пижамную вечеринку. Хотя, честно говоря, на Айре не было пижамы. На нем были трусы, и Ийя прямо физически ощущала это сильное тело рядом, упругие мышцы, перекатывающиеся под бархатной кожей цвета гречишного меда. Она решительно развернулась спиной, зло пнула сбившееся одеяло, закрыла глаза. Айре неподвижно лежал на своей стороне кровати, на расстоянии вытянутой руки. Его шумное дыхание становилось медленнее, ровнее. Вскоре он перевернулся на спину, закинув руку за голову, черные волосы рассыпались по подушке, смутно виднелся тонкий, птичий какой-то профиль. Айре спал. Вскоре уснула и Ийя.

Она проснулась утром, отпихнула пяткой одеяло. Было жарко. Айре лежал рядом, обхватив ее за талию — коленки к коленкам, бедра к бедрам. Он горячо дышал ей в макушку, а пятками Ийя ощущала жесткие волоски у него на ногах. Рука у Арйе была тяжелой, она давила, прижимая, пальцы зарылись в шелк пижамы. Ийя осторожно подняла безвольную руку, соскользнула с кровати на ковер. Айре пошевелился, пробормотал что-то недовольно, на подушке темнело пятнышко слюны.

Ийя нашарила тапочки и пошла в ванну, поправляя помятую пижаму. Умываясь, она подумала, что не хочет на работу. Ну вот абсолютно не хочет. Она хочет обратно, в теплую, мягкую кровать, где ее обнимают и ничего от нее не требуют.

Айре проснулся поздно. Полежал, ловя последние мгновения тающей сладости сна, и открыл глаза. Ийя ушла. Каждое утро он собирался встать пораньше и сварить кофе, и каждое утро просыпался в пустой квартире. Айре потянулся, потерся носом о подушку. Подушка пахла Ийей. Ромашковый шампунь, горьковатые духи и крем для лица. Он встал, раздернул плотные расшитые колючими золотыми лилиями шторы и выглянул в окно. Сосульки сверкали на солнце, переливались колючей морозной радугой. Вчерашний день отдалился, стал ненастоящим, как страшная детская сказка. Тогда, вечером, он даже не испугался — просто реальность качнулось, переворачиваясь, вывернулась наизнанку, оскалившись бредом. Потом, глядя на окровавленный кинжал в руках Ийи, Айре понял, что вот сейчас, прямо сейчас ее могло не быть. Было бы тело на жесткой снежной корке, которое было бы уже не Ийя. Не было бы Ийи, которая матерится шепотом, когда не может быстро зашнуровать сапоги. Не было бы Ийи, которая считает с лицом музыканта, пишущего симфонию. Ийи, которая чихает тихо, как кошка, прикрывая узкими ладонями лицо. Просто не было бы. Весь вечер он был оглушен этой мыслью. Она что-то сдвинула в нем, разбудила странное, вязкое беспокойство, не находящее выхода. Айре бродил за Ийей по дому, стараясь не выпускать из виду — так ему было легче. Он сидел, держа книгу в руках, переворачивал страницы, не понимая ни слова из прочитанного, пока Ийя возилась с расчетами. Потом, когда она ушла в спальню и погасила свет, Айре попытался уснуть. Сна не было. Были мысли, обрывочные, как случайные фразы, услышанные в толпе, они мельтешили, свербели, заставляли вертеться в постели и переворачивать до бесконечности подушку. Потом Айре задремал.

Ему приснился его первый хозяин, господин Хошни. Именно он купил Айре на аукционе через десять дней после его совершеннолетия. Да, отчим пришлось поспешить, времени у него было в обрез. Но он успел. Все усилия окупились. Сто три тысячи. Просто состояние. Айре помнил аукцион. Жесткий свет мощных газовых фонарей, бьющий в лицо, дощатый холодный пол. Голоса покупателей, невидимых за кругом света. Тогда Айре впервые раздели догола. Сейчас ему было даже смешно. Господи, какие мелочи — постоять на сцене, отсвечивая голой задницей перед веселой компанией. Но тогда — тогда он думал, что сгорит от стыда. Он пытался прикрываться, и аукционер постоянно бил его стеком по рукам. Суммы росли, крики становились все громче и азартнее. Потом все стихло. Кто-то смеялся, громко и истерично, пахло сигаретным дымом, потом и перегаром. Айре стащили со сцены, толкнули в чьи-то руки. Повозка, насмешливые, жадные взгляды прохожих, смущенно отворачивающиеся дамы. Душ, хлещущий горячими струями по коже. Эпиляция, болезненная и унизительная. Душистое масло, подкрашенные глаза. И кровать. Его положили лицом вниз, приковав руки к изголовью, подняли бедра подушками. Он ждал. Потом скрипнула дверь, прошлепали шаги. Кто-то грузный опустился на матрас, пружины скрипнули под весом. Айре вдохнул, зажмурившись — и закричал, рванувшись вперед, оглушенный болью. Хозяин вломился в него сразу, навалился, вбивая в скрипучую кровать. Айре кричал, дергая наручники, слезы позли у него по лицу. Темп нарастал, хозяин дышал шумно, хрипло, впивался ногтями в кожу. Потом он дернул бердами несколько раз, швыряя Айре головой о спинку кровати и, хрюкнув, кончил. Не спеша встал, повозился сзади, подошел к Айре — уже в шелковом леопардовом халате. Невысокий, краснолицый толстяк с бородавкой на подбородке. Он взял ключик, лежащий на ковре у кровати, отомкнул наручники и махнул рукой на дверь. Айре поднялся, размазывая по лицу слезы трясущимися руками, по ногам текло розоватое семя. Он попятился, запнувшись о порог, вывалился в темный коридор. Остановился, растерянно озираясь, прикрывая пах руками. Ноги были скользкими и липкими. Он забился в темный угол у лестницы, слизывая соль с губ, хлюпая носом. Хошни продал его через два месяца — когда Айре привык и перестал рваться, терпеливо пережидая короткие приступы страсти хозяина. Потом его купила благообразная старая дева и год он жил довольно неплохо, пока она каким-то чудом не вышла замуж.

Потом, сравнивая, он понял, что Хошни не был по-настоящему злым. Скорее просто самовлюбленным. К тому времени Айре уже познакомился с действительно плохими хозяевами. С теми, кто любил боль.

Громкие голоса на лестничной клетке заставили Айре подпрыгнуть на диване. Он обвел комнату глазами, напоминая себе, что между прошлое — это прошлое. Призрак крохотной каморки на чердаке, пахнущей кошачьей мочой и мышами, все еще был слишком реальным, рваное пыхтение звучало в ушах. Айре откинул плед и встал, прошел расчерченную квадратами лунного света комнату. В спальне у Ийи было темно, узкие лучи из-за штор выхватывали резной столбик кровати, край украшенных цветочным орнаментом настольных часов. Айре постучал в дверной косяк. Он не давал себе времени задуматься. Память грызла его, выедая внутри сочащуюся болью дыру, и Ийя, лежащая в луже крови, была реальнее темного силуэта в кровати. Поэтому он не думал, чтобы не испугаться, чтобы здравый смысл не погнал его обратно в пустую, залитую луной гостиную, в чулан, в прошлое.