О ситуации, из достоверных сведений, можно было сказать только одно — все началось после пьянки в пятницу, «У Рыцаря». Точнее, после того жуткого похмелья, которое я испытал — вот уж действительно и врагу не пожелаешь. Сначала ключи объявили мне звуковую забастовку. Потом озарение при ремонте Светкиного компьютера. Затем эта девчонка в маршрутке. Шеф в лифте… да много всякого уже набралось…

И что, все эти события — последствие рядовой пьянки, слегка сдобренной «Шизой»? И что мне теперь — совсем пить бросать? Я резко ударил по тормозам. Благо сзади никто не ехал, иначе не избежать аварии. На площади 5-го Донского корпуса, на каменной плите постамента, под барельефом с лицами героев Великой Отечественной войны мелом была сделана неровная надпись — «Не бухай». Вот так, просто и понятно. Ты спросил — тебе ответили. Желаете еще спросить что-нибудь?

Я осторожно тронулся с места. И начал подозревать, что не только с места тронулся. Головой все-таки, похоже, тоже. Мокрая от пота спина подалась вперед, до отказа натянув ремень безопасности. Это я сделал, наверное, для того, чтобы расшалившиеся мурашки ссыпались по спине и перестали дистанционно управлять шевелением волос на голове.

«Одно дело, когда ты Наполеон, — рассуждал я, смирившись. — Ну, или тебе инопланетяне шлют очень важную информацию посредством желтой прессы. Или ты вообще мессия, второе пришествие. Тогда это по крайней мере романтично и красиво. Возвышенно и очень полезно для собственной самооценки.

Другое дело, когда ты шастаешь по городу и принимаешь за откровения всякий бред, написанный на стенах. Это ж до чего может дойти? Это ж я как-нибудь задам вопрос — а вопрос, надо заметить, довольно популярный, типа «Куды бечь?». И на тебе, вот оно, на заборе, точный посыл. С адресом и, можно сказать, с индексом. То ли с мужским, то ли с женским. Тут как повезет. Я поежился и откинулся назад на сиденье, придавив пару-тройку неугомонных мурашек. Чтобы меня заборы посылали — такого еще не было.

Посещали ли кого-нибудь подобные мысли — гадать по настенным граффити? Конечно, всякие надписи были на заборах всегда — и в эпоху коллективизации, и в лихие девяностые. Может быть, и в эпоху Петра Первого где-нибудь да попадалось что-то вроде «Изяславлъ — баламошка*» (*дурачекъ, полоумный зряшный); «Машка — плеха*» (*женщина легкого поведения); «Баринъ — мордофиля*» (*чванливый дуракъ). Просто никто и никогда не воспринимал их как прямое руководство к действию. Вот мне теперь, похоже, придется.

Помотав головой, скрепя сердце, решил — пока рано. Раз — совпадение. Два раза — сильное совпадение. Но не приговор.

Я развернул машину и поехал домой. Настроение не то чтобы улучшилось, но заметно разрядилось. Возможно, просто сказывалась дневная усталость. Возможно, в организме сработали какие-то невидимые предохранители, решившие, что нагонять напряженность достаточно.

Поэтому на растяжку с рекламой какого-то медицинского учреждения я особого внимания не обратил. Но имя профессора, ведущего консультационный прием, запомнилось — Борис Сахаров. И еще там была фраза, что Сахаров — гуру медицины…

И тут меня осенило: надо ехать к Гуру. К Вовке Гурину!

Погоняло закрепилось за Володькой в студенческие годы. Поистине энциклопедическая эрудиция и великолепная память на фоне мощного интеллекта и довольно стойких жизненных позиций выделяли его из общей массы бестолковой молодежи, которая с неутомимым энтузиазмом дралась, напивалась, предохранялась и накануне экзаменов звала Халяву. В принципе, если уж разобраться досконально, все различие было исключительно в последнем пункте.

Володька не нуждался в халяве. Он никогда не пользовался шпаргалками и уж тем более не искал способа дать взятку преподавателю.

Однажды, еще в самом начале учебы, он подрался. С пьяным пятикурсником. И побил его. То ли здоровенный пятикурсник был сильно пьян, то ли щуплый очкарик Володька действительно что-то знал в единоборствах, но эта его единственная за все студенческие годы драка вошла в анналы общежития на Турмалиновской как торжество юного «духа» над потасканным «староучащимся».

Гуру с первого курса дружил с одной девушкой, Женей. Женя была тихой красавицей, темноволосой и такой же высокой, как и Володька. На ее губах всегда уютно располагалась легкая, будто прикосновение воздушного молочного коктейля к губам, располагающая улыбка. После четвертого курса они поженились, а через полгода после окончания универа у них родилась двойня. Как любил, подобно Новосельцеву из «Служебного романа», повторять Володька, «девочка и… девочка».

Еще через три года без всякой аспирантуры он защитил кандидатскую, работая в какой-то странной конторе — не то правительственной, не то секретной. Попал туда Вовка на третьем курсе и особо о своей работе не распространялся. Но после того как он приехал забирать Женьку из роддома на новеньком темно-синем «Пассате» и подарил ей ключи от новой трешки в шикарной новостройке у Переходного моста («по комнате за каждую малышку, одну тебе, а я буду жить на кухне»), стало ясно, что именно в таких конторах работа превращается в праздник.