Ага, я же кричала, вяло думаю я. Оцарапанный висок приятно холодит линолеум, и вообще на полу уже почти уютно.

Или я сошла-таки с ума, или в моей жизни появилось что-то сверхъестественное. Хотя, чего я хотела, за все хорошее следует расплата. Видимо, мне и правда выдали сверху кредит доверия, а я потратила его на всякие глупости, и теперь за мной пришли. Разве у кого-то можно просить защиты от невидимых людей, проникающих в твой дом?

Глухие удары сменились тихим царапаньем. Ужасно хотелось пить, но сил не было даже пальцем шевельнуть. Ватная апатия упала сверху и погребла меня под собой, как толстое ватное одеяло, разделив меня и все окружающее пространство.

Как забавно выглядят ноги с этого ракурса. Вот как нас кошки видят…

— Не надо меня трясти. — недовольно говорю я. Пытаюсь говорить — голос похож на едва слышный хруст и шорох смятой бумаги. Крепко зажмурившись, я вяло трясу головой. Болтанка прекращается.

Фокусируюсь на лице передо мной, но все ускользает, как будто сознание, совершенно нормальное сознание заперто внутри неисправного тела, которое шипит, едва слышит и почти не может двигаться. Да что там двигаться — глаза в одну кучу собрать и то удается далеко не сразу.

Я снова в воздухе, ноги болтаются. Пугаюсь до дрожи, вцепляюсь в плечи, как клещ.

Отпускает так резко, как будто ничего и не было; я сижу, окруженная как будто со всех сторон, в кольце рук, и даже вроде бы на коленях, и будет большим враньем сказать, что мне это не нравилось. Я отодвинулась, оглядываясь.

Пашина квартира теперь выглядит самым лучшим местом на земле. Как минимум потому, что тут я не одна.

— Ты закрыл дверь? — сиплю я и тут же машу рукой. Какая разница, все равно туда может зайти любой желающий, влезть через окно, просочиться сквозь стены. Никакого протеста эта идея не вызывает.

— Кто это был? Что говорил? — голос у Паши ненамного лучше моего. Он прячет лицо, ловко уворачиваясь от моих взглядов, то утыкаясь мне в макушку, то проходясь губами по саднящей дорожке к виску.

Я собираю мысли в ряд и честно отвечаю:

— Тот мужик, с которым ты разговаривал. С черными глазами. Спрашивал, что я знаю. Кто это — надо у тебя спросить.

В голове щелкнуло. Я отстранилась еще чуть дальше, и, нахмурившись, сжала Пашино лицо обеими руками, вынуждая смотреть на меня.

— Это из-за тебя, да? — шепчу едва слышно. — Все из-за тебя. Ты с ним знаком, и он думает, что ты мне что-то рассказал, а ты ничего не говорил, но это неважно, верно? Он может прийти снова, может сделать со мной, что угодно, и ты поэтому настаивал, что нельзя, а не из-за этой дружбы идиотской, так? Зачем ты вообще начал все это?

Несколько мучительных минут он молчит, хотя я уже вижу все, что хотела увидеть. Но мне хочется, чтобы он сказал это вслух — не для меня, а ради себя самого.

— Да. — наконец говорит он. — Из-за меня.

Я киваю и опускаю руки, глядя перед собой.

Дано: одна глупая, глупая девочка, которая верит в любовь. Условия: первая любовь — алкоголик, вторая — истерик-кобель, третья — какой-то уголовник, связанный с чем-то жутким. Вывод? Какой тут может быть вывод. Молодец, Саша. Трудно найти такие оригинальные углы, в которые можно лбом, да с размаху, но ты способная.

— Ты даже не пытался быть честным, да? Даже не пытался. — я пытаюсь сползти с коленей, повсюду натыкаясь на заградительное кольцо из рук. — Я правильно делала, что не верила, а так стыдно было, ты ведь хороший, как я могу вообще?..

Он протяжно выдохнул, развернул меня лицом к себе и раздельно произнес:

— Прости. Мне очень жаль.

Свет резанул по глазам, я зажмурилась, но этого было мало, свет проникал под веки, пришлось закрыть лицо руками. Что это за лампа такая?

— Что ты делаешь? — просипела я, пытаясь отвернуться. Ладони только крепче обхватили мои плечи.

Мысли рассыпались, как бусины, теряя смысл. Просто стеклянные шарики, скачущие по полу: маньяк, который напал на меня. Что такое маньяк, как так-напал? Разве такое было? Бусинка рассыпается в пыль. Кто-то невидимый, на него шипела кошка — боже, Саша, какие невидимые люди?

Еще одна бусинка раскалывается пополам.

Просыпаться было мучительно. Глаза горели, как засыпанные песком, и почему-то горло. Когда успела простыть?

Воспоминания как-то странно путались, как будто я одновременно смотрела два фильма и теперь события из них смешались в кучу: вроде я была дома вечером, но в то же время совершенно четко знала, что спустилась домой, покормила кошку и поднялась обратно. И весь вечер провела тут, но вроде бы было что-то другое, что-то страшное…

Я приподняла голову, растирая лоб руками. Простыла, что ли? Если опять температура, тогда понятно, почему мне так плохо.