Сделав два вдоха, на вкус показавшиеся ему восхитительными, Хинта посмотрел туда, где были его товарищи, и увидел, что Румпа перебирает ногами, не в силах найти опору, а Тави лезет к нему по ножкам парт. Под ними был провал в шесть метров с частоколом металлических ножек и разбитыми окнами в самом низу. Не думая о рисках, Хинта тоже двинулся на помощь взрослому. В отличие от Тави, которому приходилось взбираться вверх, он оказался на одном уровне с Румпой и мог просто шагать по ножкам парт. Увидев, что Хинта идет на помощь, Тави перестал пытаться влезть выше и сосредоточился на ногах учителя — схватил того за ботинок и потянул к опоре. С помощью мальчика Румпа, наконец, сумел поставить ноги и перестал соскальзывать вниз. Но когда Хинта дошел до него, он не дышал уже очень долго, его глаза стремительно наливались кровью, и было видно, что он вот-вот потеряет сознание. Хинта сорвал из-под парты набор и надел на него маску. После этого они все обессиленно замерли. Тави, повисший внизу, не отпускал Румпу и продолжал держать его ногу.

Секунд через двадцать учитель активировал громкую связь на своей маске.

— Живы? — свистящим шепотом спросил он.

— Кажется, — ответил снизу Тави. Хинта ощутил в груди истерический спазм, напоминающий и смех, и рыдания. Он тоже включил громкую — даже не ради слов, а просто для того, чтобы его шумное дыхание звучало вместе с остальными.

— Надо обрисовать ситуацию, — сказал Румпа. — Похоже, наш блок оторвало от здания. Эти маски на пять минут, а я не думаю, что мы выберемся отсюда за пять минут. Честно говоря, я вообще не думаю, что мы выберемся отсюда сами. Надо дождаться спасателей, а это точно займет больше времени, чем есть воздуха в маске.

— Включим маяки, — предложил Хинта. — Тогда они быстро узнают, что здесь есть выжившие. — Он достал из аварийного бокса маленькое устройство, похожее на бейджик-прищепку, и нацепил его себе на ворот.

— Здесь двадцать парт, — подсчитал Тави, — и учительская кафедра. То есть, всего двадцать один аварийный набор. Это хорошо делится на три. Придется полазать, чтобы все достать, но так у каждого из нас будет семь масок и воздуха на тридцать пять минут.

— И еще здесь есть большие восьмичасовые баллоны. Но кажется, мы до них не доберемся. — Румпа запрокинул голову и посмотрел вверх, туда, где сквозь драную арматуру просвечивало небо. — По технике безопасности, они помещаются не под партами, а в стенных нишах. Внутренняя стена помещения считается самой надежной. Но теперь, когда нас оторвало от школьного комплекса, она стала потолком. Поверить не могу.

Тави истерично усмехнулся.

— Успеют ли нас спасти за тридцать пять минут?

— Зависит от уровня разрушений в поселке.

— Кто кроме меня смотрел в окна, когда мы начали падать? — спросил Хинта. — Я видел поселок. Десятки газовых столбов от пробоев и хаос сдвинутых домов. Наверное, это было самое сильное землетрясение. Не помню, чтобы меня раньше так колотило об пол.

— Значит, им не хватит тридцати пять минут, — сказал Румпа. — Значит, это не их тридцать пять минут, а наши. За это время мы должны либо выбраться отсюда, либо добраться до восьмичасовых баллонов. У меня больше физическая сила, а вы двое очень ловкие. Поэтому сейчас я пойду вниз, а вы вверх. Мы должны собрать все маски, чтобы у каждого из нас было тридцать пять минут. Тем более, что первые пять минут уже почти прошли, а мы расходовали воздух на неровное дыхание и речь. Потом я спущусь к окнам и попытаюсь найти или прорыть выход отсюда, а вы двое полезете еще выше и постараетесь найти способ достать баллоны. Есть возражения?

— Нет, — хором ответили мальчики и двинулись от парты к парте. Хинта шел по своему ряду, Тави — под ним, а учитель спустился и собирал аварийные комплекты в самом низу. Каждый из них надел на себя по три аварийных маячка, и они четко видели друг друга в полутьме по морганию красных огоньков. Собрав шесть комплектов, Хинта начал задыхаться и сменил маску — сгорели первые пять минут. Потом он сел верхом на ножках, запрокинул лицо к небу. Тави вскоре присоединился к нему. Кислородные баллоны были в недосягаемых двух метрах над ними.

— И как их вообще можно достать? — спросил Тави. Хинта посмотрел на него и вдруг понял, что не сможет двигаться дальше, если не скажет каких-то правильных слов.

— Мы можем умереть, — наконец, произнес он, — и я не хочу сделать это, оставаясь с тобой в глупой ссоре.

— Тогда давай помиримся, — предложил Тави. — Я… я виноват, что не сказал тебе про Ивару. Ты можешь меня простить за это?

— Да, могу. Уже простил. Но если мы выживем, тебе придется подробнее объяснить мне, почему ты так сделал.

— Хорошо.

— А я виноват в том, что перестал видеть тебя и слышать то, что ты мне говоришь. И еще в том, что ненавидел тебя… — Хинта вдруг потерял уверенность в своих словах, и в то же время ему пришла в голову мысль, которая казалась яснее, чем все его переживания последних двух недель, — …в том, что завидовал тебе. Твоим ярким мыслям. Твоей храбрости. Тому, как тебя любит мать. И потом, когда это изменилось, я завидовал твоему одиночеству — оно казалось сильным и гордым. На самом деле, это никогда не была настоящая ненависть. Просто настал момент, когда мне стало больно от того, как я тобой восхищаюсь. И тогда…

Тави взял его за руку. Они встретились взглядом, и Хинта ощутил захлестывающую волну тепла, в которой так нуждался все это время.

— …тогда я попытался убедить себя, что тот Тави, которым я восхищаюсь, просто не существует. И все мои жестокие слова были об этом. Я не только себя, но и тебя хотел убедить в том, что ты не существуешь. И последним предметом моей зависти был Ивара Румпа. Он был слишком похож на тебя, и ты смотрел на него особенным взглядом. А я завидовал тому, что он какой-то нитью связан с тобой и только с тобой.