— Вашбродь, — Ахеол уже рыдал, как ребёнок, — правы вы, кругом правы. Поверили мы в чудо и поплатились за это. И расплатимся завтра за это, жизнью своей расплатимся, и поделом нам, заслужили! Ну, умоляем, простите нас. Снимите хоть этот грех с души, умоляем! Чтоб не так невыносимо завтра было палачу шею подставлять.

Я вздохнул. Хватит. По-хорошему, с меня спрос должен быть не меньше. Я принц — и я всё это так явно проморгал! А они — они простые люди. Которые слишком сильно поверили в чудо. Они и так завтра понесут высшую меру наказания.

Я подошёл к кучеру, положил ему руку на лоб и прошептал:

— Я прощаю тебя, Аркус. Да смилуется над твоей душой Создатель.

После подошёл к своей бывшей наложнице.

— Я прощаю тебя, Эшли. Да смилуется над твоей душой Создатель.

После подошёл к телохранителю. Лоб его пылал, и я мог только поражаться тому, как ему ещё хватало сил оставаться в сознании.

— Я прощаю тебя, Ахеол. Да смилуется над твоей душой Создатель.

— Вашбродь, — совсем тихо спросил Ахеол, — а где Фалкеста-то? Почему её нет с нами?

— Её в ту же ночь сбросили в яму с крокодилами, — ответил я, бессильно сжав кулаки, — всего моего влияния хватило на то, чтобы её казнили быстро и без мучений.

— Бедная девочка, — прошептала Эшли, — она ведь больше всего хотела…

Я не стал ничего на это говорить. Постучав в дверь, я дал стражнику знать, что закончил. Он тотчас вошёл в комнату.

— Послушай меня, пожалуйста, Исая, — сказал я охраннику. Тот, вероятно, от удивления, что я знаю его имя, послушно уставился на меня.

— Я прошу тебя проявить снисхождение, — мягко сказал я, — эти люди совершили разные проступки в своей жизни, и завтра они заплатят за это своими жизнями. Не нужно усугублять их страданий. Создатель, — в этот момент я взял его ладонь в свою и положил в неё небольшой сапфир, — вознаграждает тех, кто проявляет терпение и снисхождение к ближнему своему.

— Хо… хорошо, ваше высочество, — стражник, мельком оценив содержимое своей ладони, — я… я приму вашу просьбу к сведению…

Я покинул казематы как можно скорее. Меня душили злоба и бессилие. Какое счастье, что хотя бы Фалкесте удалось уйти. Искренне хотелось верить в то, что она не будет тупить и тормозить, и ей хватит соображение убраться так далеко и так быстро, как это только возможно. Добравшись до своей кровати, я, не раздеваясь, упал на неё лицом в подушку. После чего горько и бессильно разрыдался…

***

На следующий день меня разбудили ни свет, ни заря. Но, учитывая, что лечь спать мне пришлось ещё до девяти вечера, я на удивление отлично выспался. Дворецкий, уже не указывая, как мне должно одеться, повёл меня на завтрак.

— Доброе утро, отец, — безразлично поздоровался я.

— Доброе, сын, — мрачно поприветствовал меня Арнольд Четвёртый.

— Ты, конечно, уже знаешь, где я был вчера вечером?

— Разумеется, — хмуро сказал король, — и я очень надеюсь, что больше не увижу от тебя таких эскапад. Особенно когда ты включил свою магическую защиту от прослушки и едва не довёл начальника гильдии шпионов до нервного срыва. Неужели ты думаешь, что никто не слышал, что именно ты там на самом деле говорил?

— Прости отец, — я покачал головой, — понимаю, что я поступил глупо и безрассудно… Но я всё же надеюсь, что ты меня поймёшь. Я никогда бы не подумал, что можно так сильно разочароваться в людях.

Мрачное выражение исчезло с лица короля, он даже нашёл в себе силы слабо улыбнуться.

— Да, сын, прекрасно тебя понимаю. Первый раз такое всегда больно. Да и я сам сталкивался с таким неоднократно… И до восшествия на престол, и после.

А я в этот момент поднял на отца глаза… и едва не заплакал от собственной глупости. Ведь до меня только теперь дошло, как ко всему этому относится отец. И дело было даже не в том, поверил он в мою непричастность к заговору или нет. Дело было в том, что на самом деле отцу на это было наплевать! Если бы он мог себе позволить меня убить, чтобы упрочить свою власть и мгновенно угомонить несогласных — он бы сделал это, глазом не моргнув. Однако далеко не все люди, которые приезжали поздравлять меня с днём рождения, ещё уехали из столицы. Да и стражники, конечно, с благоговением слушали о том, какие чудеса дипломатии творит Арнольд Четвёртый в отношениях с другими государствами; вот только домой во время увольнительных они возвращались по дорогам, которые построил я. И далеко не факт, что все стражники так уж беспрекословно исполнили бы приказ убить меня. А если бы меня и удалось убить — то революция вполне могла бы начаться сама собой. Отец всё это, разумеется, прекрасно понимал. И потому осуществлял единственно возможный вариант: отослать меня куда подальше…

Наконец, завтрак закончился, и Гедрик повёл меня на следующее, подозреваю, не слишком увеселительное мероприятие.

— Урок этикета, — коротко ответил он на мой вопрос, когда мы после приёма пищи направлялись в очередной пункт списка. Я застонал, закатил глаза и попытался было завернуть обратно, но чуткий дворецкий вовремя схватил меня за руку и уверенно потянул дальше в нужном направлении.

— Не волнуйтесь, принц, полного курса вам читать никто не будет. Я, разумеется, прекрасно знаю, что вы умеете вести себя за столом, однако ваш отец крайне переживает за предстоящее мероприятие, поэтому он лично настоял на том, чтобы вы освежили в памяти все знания.

Урок проходил в одной из классных комнат, в которой я в возрасте от семи до двенадцати лет впитывал просто массивный объём знаний. По данной же причине особой теплоты к этому месту не испытывал. В классе меня уже ждал сервированный стол, за которым восседал преподаватель этикета Мартико.

— Рад видеть вас в добром здравии, принц, — кивнул мне головой преподаватель, — насколько я помню, моя наука не всегда бывала вам по вкусу, ну да тут ничего не поделать: благородная кровь требует соблюдения определённых правил поведения. Впрочем, не вижу причин углубляться в полное повторение. Как утончённый светский лев вы не блистали никогда, но, и чтобы вы ударили в грязь лицом, мне крайне сложно представить. Так что пройдёмся по базовым понятиям. Перед вами сервирован стол на завтрак. Позавтракайте по всем нормам этикета. После этого представим, что я благородная дама, и вы пригласите меня на танец, а потом на светскую беседу.