Два книжных шкафа были под завязку заполнены самыми различными изданиями. Я решила рассмотреть их поближе. Корешки у многих были сильно обтрепаны.

– Словари, словари, словари. Английский, немецкий, испанский… – присвистнул Миша. – Судя по обложкам, это самые настоящие раритеты. И тематика разная. Он что, переводчиком был?

– Переводил, преподавал, писал статьи для журналов, – перечислила Клара Николаевна. – Когда он въехал сюда, то рассказал при нашей первой встрече, что долгое время сотрудничал даже с каким-то министром. Он хотел основать бюро переводов, но не успел. Иногда я ему помогала в работе.

– Оу, – повернулся к ней Миша. – Вы тоже из плеяды лингвистов?

– Нет, я не из плеяды. Я машинистка, всю жизнь работала дома. Сын в детстве часто болел, и я целыми днями стучала на печатной машинке. Борис Семеныч иногда просил меня напечатать какой-нибудь текст. Почерк у него был кошмарным. Бывало, сунет мне в руки кипу листков, а на них такие символы, что сам черт бы не разобрал. А я разбирала. И он ценил это мое умение.

– А я и не знала, что его жизнь была связана с иностранными языками, – заметила Инесса. – Мама ничего об этом не говорила. Она вообще мало рассказывала о дяде Боре.

– Он тоже о твоей маме не рассказывал. Он вообще никогда не поднимал тему о своих родственниках, – ответила на это Клара Николаевна. – Ну, ладно. Не мое дело. Ты тут была однажды, Инесса. Не помнишь здесь ничего, наверное?

– Не помню, – призналась та. – Если только совсем чуть-чуть.

– Понятно, – повторила Клара Николаевна.

Стены в квартире были пустыми. Если не считать часов с маятником, их больше ничего не украшало. Ни настенного календаря, ни семейного портрета, ни гвоздя с висящим на нем старым пальто. Некоторые с гордостью украшают стены всевозможными дипломами, сертификатами и почетными грамотами, предварительно вставленными в рамки, но покойный Игнатьев, видимо, был совсем не тщеславным человеком. Чего нельзя было сказать о моем друге Фрудберге. На стенах Мишиного кабинета таких рамочек было предостаточно. Диплом об окончании института, сертификаты, которые что-то подтверждали, грамоты, наградные листы, свидетельства. Миша утверждал, что делает это исключительно в целях удобства: каждый его клиент легко и непринужденно мог удостовериться в компетентности юриста Михаила Фрудберга, что, конечно же, будет ему только в плюс.

– У него было много цветов. Некоторые погибли, а что-то я забрала домой, – сказала Клара Николаевна. – Пересадила в свои горшочки. Дала им новую жизнь. Если нужно, то я верну.

– Да, растительности здесь не хватает, – признался Миша. – Пальму бы в тот угол. Ну, такую, которая во все стороны растет.

Спальня дяди располагалась в маленькой комнатке, в которой тем не менее поместились не только кровать, но еще и пара кресел, тумбочка со стоящим на ней пузатым телевизором и высокий сервант, на полках которого я увидела аккуратно сложенное постельное белье.

Инесса первой зашла в спальню. Я не последовала ее примеру и осталась в коридоре. Не желала нарушать интимность момента. Все-таки в этом помещении человек отдыхал, а не работал. Уединялся, расслаблялся, снимал одежду. Клара Николаевна тоже остановилась рядом со мной. А вот Миша решил, что ему терять нечего, и пошел вслед за Инессой.

– Вот тут он и лежал, – пояснила Клара Николаевна. – Он болел, не очень долго, но ему хватило. Не справился.

– Он здесь, значит?.. – тихо спросила Инесса.

– Нет, нет, – быстро ответила соседка. – Не здесь. В больнице. Пока был дома, как-то держался, но потом понял, что лучше лечь в стационар. Тогда-то и оставил мне ключи.

Инесса коснулась рукой спинки кресла.

– Уже после похорон я навела в квартире порядок, – продолжила Клара Николаевна. – Я тут все постирала, а потом сложила в сервант. Ну, а куда еще? Он давно приспособил его под постельное белье. На нижних полках подушки вон лежат. Раньше в серванте были другие вещи. Лариса хранила на полках духи, кремы. Какие-то статуэтки тут стояли. А еще поделки детские. Их Вадик мастерил в детском саду и в школе.

Миша, я и Инесса одновременно повернули головы в сторону Клары Николаевны.

– Лариса? Вадик? – спросил Миша. – А это еще кто?

После беглого осмотра третьей комнаты, оказавшейся гостиной, в которой раньше, как нам рассказала Клара Николаевна, ныне почивший Борис Семенович принимал редких гостей или своих учеников, мы оказались на кухне. Нам были продемонстрированы газовая плита и скудное содержимое одного из кухонных шкафчиков. В нем оказались пачка чая, сахарница и немного посуды.

– Электрический чайник тоже есть. Им он и пользовался в последнее время. А вот плитой не хотел. Боялся забыть, что оставил ее включенной.

– А можно здесь выпить чашку чая? – спросила Инесса и посмотрела на Клару Николаевну.

– Я бы тоже присоединился, – сказал Миша.

Окна всех комнат квартиры выходили на проспект. Подъезд располагался на той же стороне дома. Прямо под ним я увидела край широкого тротуара, по которому спешили по своим делам люди.

Не знаю, только я ли заметила, что Кларе Николаевне было трудно находиться в этой квартире. Во время экскурсии она несколько раз отходила в сторону, оставляя нас наедине с обстановкой, а потом я замечала, каким растерянным становилось ее лицо. Несмотря на то что она признала в Инессе хозяйку, Клара Николаевна наверняка испытывала ревность к своему соседу. Это могло быть остаточным чувством, которое часто возникает у подружки невесты, даже если жених этой невесты ее не интересует в принципе.