Мне пришлось вновь пережить тяжелые тридцать минут, в течение которых я в очередной раз мысленно сроднился со всеми приговоренными к смертной казни в этом лучшем из миров. Тяга к свободе была еще сильна и я сделал слабую попытку ускользнуть вместе с выходящим трудовиком. Корень засек меня и ненавязчиво оттеснил от учителя.

Что ж, в тот день меня впервые сильно избили, ибо я, являясь жертвой, нарушил неписаный закон свято соблюдавшийся даже полноправными членами школьного сообщества - настучал на своего мучителя. Мне расквасили нос и скололи зуб, причем Корень впал в полное неистовство и хотел даже повалить меня на землю и бить ногами, но его оттащили.

Иногда мы учимся и на своих ошибках. Так тоже бывает.

Вывод три: Молчи. Надейся на себя. Подожди и все закончится.

В моей средней школе я - хилый и болезненный мальчик двенадцати лет успешно постигал жестокие законы зоны строго режима.

Больше меня, кстати, не били ни разу - и этим я обязан себе и только себе.

День, когда все окончательно изменилось... он тоже задержался в памяти. Вернее его короткий эпизод.

Столовая тоже была опасным местом. Причина была банальна - толкотня, множественное смешение классов - реальная опасность исходящая от шайки мучителей, плюс вероятная - от залетных старшеклассников. Те меня не знали, я был широко известен лишь в пределах параллельных классов, но они интуитивно чувствовали мою слабость, подобно акулам, и если было настроение, могли сорвать на мне злость. Или просто развлечься. Как-то раз я попался такой компании из восьмого класса, был схвачен и на мне опробовали самодельный конденсатор из кабинета физики. Было не очень больно, зато очень страшно, но я перенес экзекуцию молча, лишь слезы не переставая катились из глаз (ох уж эта слезная функция - строптивый рефлекс я научился контролировать самым последним и в поздних классах, наверное, было забавно наблюдать за мной во время публичных экзекуций каменная физиономия и ручьи слез из отрешенных глаз).

Кормили в столовой отвратно, а я всегда был разборчив. Кроме того, именно там кто ни будь вполне мог отправить жесткую как резина котлету мне за шиворот.

Мы ходили туда всем классом на предпоследней перемене, и каждый раз я внутренне собирался, сжимался, готовясь перенести очередную атаку. Почему же я ходил туда?

Все ходили. Тогда я еще думал, что проще слиться со стадом, нежели оставить его и отойти в сторону.

На то золотое время друзей у меня оставалось человека два - и эти, видимо, были из настоящих, те, что готовы защитить грудью от летящей пули. Они водились со мной, несмотря ни на что. Несмотря даже на факт, что вполне из-за меня могли перейти в касту отверженных. Воспоминания о них заставляют меня думать, что мир все же не без добрых людей - как ни старался, я не смог найти никакого корыстного объяснения для нашей дружбы.

Так или иначе, все решило желудочное отравление. Я пошел в школу с больным животом и все уроки мучился тошнотой. Мне было плохо. Особенно тяжело давалось получение утренней порции оскорблений - пару раз мне показалось, что меня сейчас вывернет, но вот это то делать было нельзя ни в коем случае.

Один из моих друзей, его, кстати, тоже звали Лешкой, спросил меня иду ли я в столовую?

– Нет, - сказал я.

– Ты че не идешь?!
– тут же откликнулся из дальнего угла класса Моржой, - жратва не нравится? Слышьте, чмо в столовую седня не идет...

– Боишься, достанем?
– вопросил Корень из-за своей парты, - думаешь, тут не достанем?

Я пожал плечами и сделал усилие, чтобы они не вздрогнули. Так было правильнее - вербальный ответ мог привести к расспросам, отсутствие же его - рассматривалось как оскорбление. Впрочем, мучители сегодня были настроены миролюбиво - за окном стоял март месяц и светило яркое солнце, пробуждая целый ворох смутных неоформившихся надежд.

Шум и толкучка - класс вываливается в коридор незадолго до окончания пятого урока. Прощальный удар по плечам от Моржоя и он тоже скрывается в дверном проеме. Учительница литературы, Галина Евгеньевна, выходившая последней, чуть приостановилась и спросила:

– Николай, ты что, не идешь?

– Извините, Галина Евгеньевна, я не могу...

– Ну, тогда я тебя запираю?
– сказала она несколько неуверенно, обычно в столовую шли все вместе.

Я кивнул и она вышла, закрыв за собой дверь. Четко клацнул замок и я остался один.

Сцена третья.

Класс опустел. Я сидел на своей парте (самой первой, чтобы быть поближе к учителям и подальше о недругов) и смотрел, как солнечный свет падает через высокие пыльные окна. До сего момента я ни разу не видел этот класс опустевшим.

Мне было странно. Эта классная комната всегда была для меня символом опасности, эдаким темным лесом, в который лучше не ходить, дабы не быть схваченным тамошней нечистью. Простейший символ опасности - как внутренности аквариума с ядовитой змеей. Сунь руку и тебя укусят, но только если будешь неаккуратен.

Теперь же, в ярком свете пробуждающейся весны, комната выглядела совсем безобидной - мирной, спокойной. И хотя спокойствие это было временное, эдакое затишье в самом центре неистового циклона, глаз бури, сейчас мне, наверное, впервые за все время пребывания в гостеприимных стенах этого учебного заведения, класс перестал казаться враждебным.

Я сидел, смотрел на солнечный квадрат на полу, успокоенный и умиротворенный, надежно закрытый в кабинете, так что ни один хищник не мог пробраться ко мне. А где-то внизу, в тягостной сутолоке столовой, Корень с Моржоем уже обрабатывают какую ни будь жертву, на месте которой обязательно должен был быть я. Чувство тревоги исчезло.

И тут я неожиданно понял, что только что успешно избежал очередные тягостные полчаса, полные напряженного ожидания гадостей. Ни пинков, ни подколок не будет.