С тех событий прошли долгие годы. Лилия умерла, а любовь нет. Она и сейчас жива. Моя любовь всегда рядом, и умрет она только вместе со мной, потому что такие сильные чувства не умирают с годами. Они остаются с тобой до конца.

Любовь, это ведь очень сильное чувство. Она может горы свернуть, она боль и радость, надежда и отчаяние, она помогает нам жить и дает жизни смысл! Она - это почти все!

Такое вот великое чувство - эта любовь.

Любовь к самому себе!

* * *

СТУК!

– А ч-черт, ты ее разбил, грохнул, блин!

– Извините, я...

– Извинись, блин мне еще! Все в дряни в этой... весь пол...

– Я н-не хотел... ч-честно...

– ...и вот теперь я понимаю... да, только теперь...

– Да заткнись ты Толич, ради бога... Смертоубийца, маньяк чертов... смотри у нас тут какое ЧП!

– Пусть с ней... не в ней суть.

– Ага, не в ней. В этом вот, что напротив сидит, суть! Че так дернулся то?

– Окно... мне показалось, я увидел...

– Че ты увидел?!

– Мне показалось... я даже не знаю, как сказать...

– А и не говори тогда! У, рыло, столько на тебя потратил, а ты мне бутылку грохнул!! Прям... счас бы!!!

– Тихо, Алексей! Забудьте о бутыле - все равно эта была дрянь редкостная. Я вам вроде бы рассказывал что-то?! Мнения какие?

– Да никаких, блин мнений! Психопат ты... похуже даже нашего Коли. И откуда на белом свете такие отморозки берутся? Как тебя земля носит, а?! Я Толич, думал ты человек, а ты, блин, отморозок какой-то!

– Ничего не понял. Ну я так и думал.

– А мне не надо понимать... мне чувствовать хватает. И знать. Я вообще на полрассказа чуть не отрубился - забрала гадость видать эта. Забористая... Э, а че так темно то?

– Так это ты сам ставню опустил, сказал, чтобы не отвлекало. А с полчаса назад свет отключили. Одна синяя ночная горит... Ну что, поднять?

– Не... Не надо Толич, свет глаза режет.

– Дело твое. А ты Николай, что ты об этом думаешь... э, да тебя совсем сморило.

– Н-ничего не с-сморило, Валерий Анатольевич. А что я д-думаю? Что я могу думать?

Вы убили человека. Не за что... из-за каких то там непонятных принципов. Знаете к-кто вы, Валерий Анатольевич?!

– Ну?

– Вы карьерист... а я... вы считаете себя выше... А я... вот таких не люблю. У вас совести нет совсем... вы чудовище!

– Да чудовище! Отморозок он, Коля... да ты тоже! Оба вы отморозки!

– Н-нет, я...

– Так что же. Вы выходит, смысла не уловили?

– П-помилуйте, какой смысл может быть в преднамеренном садистском убийстве? Это не смысл, это бессмыслица, какая то!

– А у вас двоих, значит, смысл?

– У меня смысл, Толич!

– И у м-меня...

Стук-стук... стук-стук... стук-стук...

– Ну че ты уставился-то как филин? Стоит-смотрит!

– Да вот, смотрю на вас и думаю - вроде нас трое, а каждый о своем вещает. Как глухари на току. Кто прав то?

– Еще кто виноват, найди! Мокрушник, блин!

– Подобралась компания...

– Вы вообще н-не правы, Валерий Анатольевич... У вас смысла вообще нет в поступке. Вы поступили как, извините, человек с перверсией. У вас мотивация нарушена!

– Ладно, Коля, помолчи. Вы оба не поняли... Да и я, в общем вас не понял... Что же тогда обсуждать.

– А нечего, Толич! У каждого свои рельсы и каждый по ним следует... в противоположные стороны. Пока каждый по своим - ничего, а как пути пересекутся, так и трупы пойдут штабелями. А в конце все равно - тупик, снег и холод... И плевать, в общем! Надо же, полотно гладкое какое, не трясет совсем. И вроде даже стучать стало глуше.

– М-может скоро станция? Сколько времени?

– Не знаю, мои встали.

– И мое тоже... надо же. Прямо в безвремении каком то... Ладно, попутнички, я вас оставлю ненадолго... пойду посмотрю, как самолеты садятся... заодно выгляну, узнаю, сколько нам еще до города.

– Иди-иди, Толич, маньяк ты эдакий. Ох, блин, надолго мне эта ночь запомнится...

Стук!

– Что такое... Они все окна вроде как занавесили! Это то зачем же?

– Да мало ли зачем! Может, тебе смысл нужен?!

– Все, иду-иду... А вон свет! Может быть там... Да, точно свет! Светает вроде!