Профессору С.А.Фомичеву удалось, на наш взгляд, весьма убедительно доказать, что более вероятным заголовком романа должен был быть «Царский арап» 188 . Это устанавливается рядом косвенных свидетелей. Например, С.Н. Карамзина в письме сыну в апреле 1837 года называет роман Пушкина «Ибрагим, царский Арап». В 1848 году Н.В. Гоголь назвал неоконченный пушкинский роман примерно так же: «Царский араб».

В тексте романа настойчиво акцентировано определение героя: «царский арап», например: «Изо всех молодых людей, воспитанных в чужих краях (прости Господи), царский арап всех более на человека походит» (VIII, 22); или «В гостиной, в мундире при шпаге, с шляпою в руках сидел царский арап» (VIII, 30); или «Она с усилием приподняла голову и вдруг узнала царского арапа» (VIII, 31) и т. д.

Трагедия Шекспира «Отелло» шла на сцене петербургского «Нового Английского театра» под названием «Венецианский арап» (в переводе И.А.Вельяминова) или «Венецианский мавр» (в переводе А. де Виньи, 1829). На эту модель совершенно оправданно указывает С.А.Фомичев. Он делит заглавия пушкинских произведений больших форм на три основные категории: по имени главных героев («Руслан и Людмила», «Евгений Онегин», «Аджело» и т.п.); по определению – характеристике героя («Станционный смотритель», «Пиковая дама», «Скупой рыцарь», «Капитанская дочка» и др.); по центральному событию или месту действия («Полтава», «Египетские ночи», «Бахчисарайский фонтан» и т. д.) – и выявляет, что вторая категория пушкинских заглавий наиболее представительна и, если включает в себя определение, то обязательно согласованное. «Следовательно, – делает вывод ученый, – заглавие «Царский арап» более соответствует и поэтике пушкинских заглавий, чем принятое доныне».

Можно, наверное, привести и дополнительные доводы в пользу версии С.А.Фомичева. Сам Пушкин, опубликовав в «Литературной газете» 1 марта 1830 года отрывок из третьей главы своего исторического романа, озаглавил его «Ассамблея при Петре 1-м» 189 (а не Петре Великом!) – VIII, 533. В тексте романа с именем царя преобладает сочетание «Петр Первый». Например, регент вручает письмо Ибрагиму: «Это было письмо Петра 1-го», – пишет Пушкин (VIII, 8), что тоже косвенно свидетельствует, на наш взгляд, об искусственности конструкции «Арап Петра Великого».

Сила традиции велика, и можно с уверенностью предположить, что и впредь первенец пушкинской исторической прозы будет известен читателям под редакторским названием 1837 года (если, конечно, не будут обнаружены какие-нибудь пушкинские документы или свидетельства, недвусмысленно указывающие на другой заголовок).

И все-таки сомнительно, чтобы Пушкин оставил в названии своего романа пышный титул «Петр Великий». Ведь, несмотря на смену исторических «декораций», еще не устарел «Совет эпическому стихотворцу», данный К.Н. Батюшковым в эпиграмме 1810 года:

«Рукопись Петра Андреевича Гринева доставлена была нам от одного из его внуков, который узнал, что мы заняты были трудом, относящимся ко временам, описанным его дедом. Мы решились, с разрешения родственников, издать ее особо, приискав к каждой главе приличный эпиграф и дозволив себе переменить некоторые собственные имена. Издатель. 19 окт. 1836». Так заканчивается пушкинская «Капитанская дочка». Это обращение к читателям – конечно, маленькая мистификация автора. В нем все вымышлено – кроме сообщения о работе с эпиграфами. Оно приоткрывает нам «авторскую кухню», показывает значение, которое придавал Пушкин смыслу и месту эпиграфа в романе.

Для «Царского арапа» Пушкин тоже тщательно подобрал эпиграфы, выписал их на отдельном листе. Только к двум главам – первой и четвертой – автор сам определил эпиграфы, а остальные условно соотнесли по главам редакторы посмертных изданий. Они же предположительно выделили и общий эпиграф к роману – языковскую строчку – «Железной волею Петра преображенная Россия».

До сих пор – в отсутствие ясно выраженной авторской воли – правомерность подбора эпиграфов к главам романа оспаривается многими исследователями. И хотя в популярных изданиях пушкинской прозы эпиграфы как ни в чем не бывало красуются перед каждой главой, в научных собраниях сочинений Пушкина присутствуют только два, выбранные самим автором: «Я в Париже: // Я начал жить, а не дышать. (Дмитриев. Журнал путешественника)» – перед первой главой и строки из «Руслана и Людмилы» («Не скоро ели предки наши…») – перед четвертой.

Виктор Шкловский в «Заметках о прозе Пушкина» высказал предположение, что языковский эпиграф должен был относиться не ко всему роману, а только к пятой главе 191 . Выписанная Пушкиным цитата из Баратынского («Уж стол накрыт, уж он рядами // несчетных блюд отягощен…») первоначально, по мнению Шкловского, предназначалась в качестве эпиграфа к четвертой главе («Обед у русского боярина»), но затем была заменена словами из «Руслана и Людмилы». (Нельзя, правда, исключать, что эпиграф из Баратынского был предназначен к ненаписанной главе о свадебном пире!) Шкловский также считает, что первый эпиграф пушкинского списка («Я тебе жену добуду // Иль я мельником не буду») дает несколько ироническую характеристику настойчивости Петра в сватовстве. Далее В.Шкловский пытается при помощи эпиграфов реконструировать возможное развитие сюжета романа: «Два последних эпиграфа особенно любопытны.