Но уже в мифологии смерть являлась таким поворотным пунктом, за которым кончалась человеческая свобода, но не кончалась ответственность человека за совершённые им при жизни действия и поступки. И, хотя умерший и лишался возможности что-либо исправить или поправить в своей прошлой жизни, он тем не менее сохранял личную ответственность за совершённые им деяния.

Уже в мифологии понятие «ответственность» приобрело характер вневременной категории, которая сохраняла своё значение и после смерти человека, ибо факт смерти не мог служить оправданием совершённых им при жизни безнравственных действий и поступков. «Ответственность» стала вневременным, а потому и категорическим принципом, в основе которого лежали не эмпирические, а «чистые» предпосылки. Возможно, что отсюда берёт своё начало традиция трансцендентального, т. е. свободного от каких-либо эмпирических примесей, принципа обоснования этических норм и законов, который лежит в основе, например, кантовской практической философии. Можно, конечно, спорить о влиянии мифологического знания на кантовскую философию, но нельзя отрицать исключительно большого влияния мифологии на процессы человеческого познания мира как таковые.

(1) Мифологическое знание являлось цельным и универсальным знанием, которое положило начало не только развитию религии, но и развитию литературы, истории, философии. Эту целостность оно не в последнюю очередь приобрело, благодаря идее смерти, которая заставила человека поставить вопрос не только о конце, но и начале своей жизни, а также вопрос о смысле человеческого бытия. Мифологическое сознание не могло допустить того, чтобы человек, бесследно исчезая в бездне не-бытия, превращался в «ничто». Подобного конца человеческой жизни мифология никак не предусматривала. По этой причине в мифологическом представлении смерть не являлась абсолютным концом человеческой жизни, а она была лишь формой перехода в другое – потустороннее – существование, символом которого являлось «царство мертвых». Именно в этом представлении о «другом» или «потустороннем» существовании лежат истоки трансцендентного мышления.

(2) Рождённая мифологией, традиция противостояния «двух царств» нашла своё продолжение в мировых религиях, в которых, однако, нравственный элемент стал проявлять себя намного чётче, чем в мифологии. Так, например, христианское «царство мёртвых» раскололось в морально-этическом отношении на две совершенно противоположенные сферы – рай и ад, которые непримиримо противостояли друг другу, но и не могли существовать друг без друга. В тоже время мифологическое понимание свободы было более широким, вольным и в какой-то степени даже анархичным, чем её религиозное понимание. Кроме того, в мифологическом сознании действия людей и богов ещё не были строго отделены друг от друга.

(3) Важный вклад мифологии заключался в том, что ей удалось конкретизировать и антропологизировать смерть. Благодаря мифологии, смерть приобрела конкретные качества и приняла яркие образы, т. е. перестала быть недифинируемым понятием. Мифологические образы смерти, надо признать, являются настолько доступными и понятными для людей, что они и сейчас охотно используются современным человеком, который не в состоянии добавить к ним какие-то новые штрихи или черты. Это парадокс! Человек в состоянии развить дальше математические, технические или исторические знания, но он не в состоянии «развить дальше» те мифологические образы, которые достались ему от прошлого. Потому что любая попытка «дальнейшего развития» мифологических образов неизбежно приведет к их искажению или даже разрушению. Но то же состояние status quo распространяется и на религиозные тексты, которые тоже являются своего рода «образами прошлого». Эти тексты, без всякого сомнения, позволяют себя по-разному излагать и интерпретировать, но не менять, переписывать или дополнять. Религиозные тексты и сегодня существенно определяют представления человека о смерти, о чём свидетельствует история христианства.

Танатос и Гипнос под наблюдением Гермеса уносят Сарпедона (сцена на мотивы древнегреческой мифологии)

Читатель, вероятно, удивится тому, что я в одной и той же главе объединил две, казалось, абсолютно несовместимые и противоречащие друг другу духовные традиции смерти – её религиозную и её атеистическую традиции. Эти традиции, без всякого сомнения, базируются на несовместимых взглядах. С другой стороны, смысл своего существования каждая из этих традиций видела и видит в отрицании другой. А это означает, что мы имеем здесь дело не только с конкурирующими, но и взаимосвязанными концепциями, взглядами и убеждениями. И очень жаль, что верующие и атеисты довольно редко организовывают общие мероприятия и дискутируют в одной и той же аудитории.

Ключевым пунктом, в котором убеждения верующих и атеистов принципиально расходятся друг с другом, является их отношение к проблеме смерти, ибо религиозные люди верят в «жизнь после смерти», а атеисты – принципиально отрицают как возможность, так и реальность подобной перспективы для человека. Но уже в самом начале своего анализа этих двух друг другу противоречащих концепций смерти я укажу на один важный момент: мой анализ не преследует цели выяснить, чьи воззрения являются в этом случае истинными, а чьи – ложными, ибо я считаю, что по отношению к вере подобную задачу ставить бессмысленно. Свою непосредственную цель я вижу, скорее, в том, чтобы с помощью анализа как религиозной, так и атеистической концепции смерти расширить наши знания о том историческом контексте, в котором эти две традиции, конкурируя друг с другом, развивались и взаимно обогащали друг друга. Тем более, что я отношусь с громадным уважением к обеим традициям, считая, что каждая из них внесла свой значительный вклад в понимание проблемы смерти. По этой причине я призываю как верующих, так и атеистов не замыкаться в рамках «своей» собственной концепции смерти, а обязательно ознакомиться и с противоположенной точкой зрения. Верующему человеку необходимо, считаю я, обратиться к работам немецких философов атеистов – Людвига Фейербаха (Ludwig Feuerbach) и Артура Шопенгауэра (Arthur Schopenhauer), а убеждённому атеисту – к работам замечательного религиозного мыслителя Блаженного Аврелия Августина (Aurelius Augustinus Hipponensis, в дальнейшем – Августин).

Напомню читателю о том, что в самом начале этого исследования мною были упомянуты самые различные варианты созданными древнейшими культурами «Книги мёртвых». Но не все, однако, знают, что своя собственная «Книга мёртвых» существует и в христианстве. В нём она получила название «Ars moriendi» («Искусство умирать»). Речь идёт о созданных в XV столетии латинских текстах, в которых были отражены представления христиан о благочестивой и праведной смерти. Эти тексты пользовались громадной популярностью у населения, для которого смерть, надо сказать, была вездесущей и актуальной. В своей повседневной жизни средневековый человек постоянно сталкивался со смертью. Он переживал её в междоусобных войнах и столкновениях, болезнях и эпидемиях, публичных казнях, а также в семейной жизни, в которой детская смертность была экстремально высокой. Смерть была вездесуща. Она повсюду сопровождала человека. По этой причине средневековые кладбища и захоронения находились часто в самом центре населённых пунктов, а потому являлись неотъемлемой частью как городской, так и сельской жизни.

Христианин должен был ещё при жизни готовить себя к предстоящей и неизбежной смерти, за которой, однако, в соответствии с христианской религией должен был последовать акт воскрешения. Не случайно христианский символ веры включает в себя следующие слова: