Шрифт:
«Я Дон Гуан, и я тебя люблю» 5 . Любезный пастушок. Зачем ты умер?
Навязчиво стал петь её мобильник. Валуев сразу же спросил:
– Теперь ты знаешь?
– О Костике? И ты звонил, ты знал?
– Я, собственно, для этого приехал. Несчастный этот случай – это я.
Воистину – тяжелый темный бред.
Максим был в «Дон Жуане» Командором. И уверяет, что явился, как возмездье.
Ирина чувствовала – что-то тут не так. Она прервала разговор и посмотрела на мобильник. Да, номер у Валуева его, но только это их, американский. В Москве с него звонить никак нельзя, поскольку у нас разные частоты. Хотя, возможно, техника дошла.
5
А. С. Пушкин «Каменный гость».
Ирина тут же позвонила Арцыбашевой.
– Все грустно, – поделилась с ней подруга. – На вскрытии – обширнейший инфаркт. Всему виною белая горячка.
– Delirium? 6 Но Костя ведь не пил.
– С тобой. Но сколько лет, как вы расстались? У Константина, как обычно, был запой. Три дня закончился, но Костя был, буквально, не в себе. Сегодня же он просто обезумел. Из дома вырвался, где бегал – неизвестно. Прохожие нашли его в снегу.
– А ты Валуеву звонила?
6
Белая горячка.
– Как и всем. Ответила жена, дала Максима.
– Так ты ему в Нью-Йорк, на городской?
– Он только у меня один записан.
У Одаховской, наконец-то, все сложилось. Она, буквально, что была поражена: Максим в Америке, и это так он шутит. Хороший черный юмор был Ирине по душе. Однако в шутке у Максима был, скорей, идиотизм, к тому же отвратительный и злобный. Додумался, когда и с чем шутить. Недаром никогда не обольщалась.
Зря шутите со мной, Максим Петрович. Пожалуй, что я тоже пошучу.
Она проверила – мобильник отключен. И поняла по обстановке, что уже идет антракт. Пришла на сцену – Урмина и Чуркин разминались. Сказала им: ни пуха, ни пера. Они оттанцевали – ей понравилось. Конечно, есть ещё, над чем работать. Хор выступил: «Пришел конец мученьям». Балетные теперь вступили в коду. Какой у Чуркина бризе дэсю-дэсу 7 .
Акт кончился, она была свободна. Но уходить пока Ирина не спешила. Она вернулась к Константину – попрощаться. Он с фотографии смотрел глаза в глаза. Ирина вспомнила, что спел недавно хор.
7
Балетное па.
Мобильник же запел, когда включила. И Одаховская сказала:
– Да, Максим. Плохие новости, но это я чуть позже. Я о твоих романах, милый друг. Твой главный недостаток – хлипкий стержень, сюжеты не годятся никуда.
Теперь о Косте. Макс Валуев в свое время написал:
Наверно, вьюга виновата,Она напала, как монгол.Нас снег окутывал, как вата,Нас ветер, как зерно, молол.Он на щеке слезину выжег.Но знаешь, умереть в пургу,Куда почетнее, чем выжить,В своей берлоге на боку.Сегодня, ты же знаешь, навалило столько снега. И Костю положили в эту снежную постель. Я буду так о нем и вспоминать.
Теперь о главном – ты нигде не наследил. По следствию, пока, несчастный случай. Но мне мой родственник, он некро-офтальмолог, рассказал, что есть сейчас такие экспертизы: по глазу у покойного легко определить, что видел он, конкретно, перед смертью. Как у разбитого мобильника – по симке. Когда же Косте экспертизу эту сделают, боюсь, тобой займется Интерпол. Ты больше никогда мне не звони, иначе выйдут на тебя через меня.
Тут трубка закричала: «Он же спился». Но Одаховская уже теперь спешила. Надела она шубу, появилась на крыльце, мобильник свой забросила в сугроб.
У выхода стояли две машины. Поближе – её “Volvo” и водитель. Подальше был суровый “BMW”, а рядом с ним Амур – Игнатий Чуркин. Ирина подошла к машине Чуркина, и бросила: «Поехали кататься».
«В идеале поэт должен выглядеть так…»
«Любовь под кленами, под вязами…»
«Я по добру и по здорову…»