Подхожу к бабушкам.

– Вы там спящего не видели? – спрашиваю. А сам мну сигаретную пачку вспотевшими пальцами.

– Да они всегда тут спят, – отвечает одна. – Углядишь за ними, как же.

Снова мелькает темнота. Проехали под мостом. Что-то задребезжало и гулко лязгнуло. Электричка начала притормаживать.

Юлька берет меня за руку, бормочет:

– Пап, я зажигалку возьму, ладно?

Сдалась ей эта зажигалка…

Очень хочется выйти. В вагоне душно. Мысли делаются рассеянными. Перебираю в уме тысячи причин, по которым мог бы отказаться от поездки. Хотя, на самом деле, ни одна бы из них не сработала. Сегодня у меня выходной. Я сижу дома с дочкой. Так почему бы не смотаться за город к бабке, которая (единственная, блин, на всем свете) отлично вправляет шейные позвонки. Ася позвонила с работы, попросила отвезти ребенка, раз подвернулся удачный день. Разве я мог отказаться?

Электричка останавливается.

Прищурившись от яркого солнца, разглядываю название станции на табличке у платформы. Размышляю над тем, что если выйти сейчас, то можно добраться до бабкиного поселка на маршрутке минут за пятнадцать, а не трястись еще полчаса среди леса.

Со скрипом раскрываются двери. Я почему-то жду, что в вагон зайдет человек, который тут раньше спал, и начнет искать сигареты и зажигалку. Может быть, у него даже будет оправдание произошедшему. Вполне себе рациональное. Взрослое.

Но никто не заходит.

Юлька тянет меня за руку. Мы возвращаемся на свое место. Юлька запихивает в рюкзачок зажигалку и звонко хрустит застегиваемой молнией.

– И ее тоже похоронишь? – спрашиваю.

– Обязательно. Я не хочу, чтобы ко мне кто-нибудь приходил во сне. А если этого дядю сожрала темнота? Всякое бывает.

Голосок ее тонет в протяжном скрежете. Электричка дергается – я едва успеваю подхватить дочку – проезжает пару метров и застывает. Двери все еще открыты. В вагон врывается поток судорожного воздуха с запахами влаги и перегноя.

Ну, что еще?

– Кажись, опять поломатые вагоны пустили, – громко говорит одна из бабок. – С прошлой осени так! Двери где-то заклинило. Теперь стоять часа два будем.

– Отлично! – Настроение портится стремительно. Набираю Асю, чтобы высказать ей все, что думаю о поездке, выходном и о бабке с ее шейными позвонками.

Ася не берет трубку. Ее работа не шибко-то позволяет разговаривать по телефону, когда вздумается. Ничего. Перезвонит. Набираю пару сообщений в мессенджере, отправляю и после этого успокаиваюсь.

Юлька смотрит на меня, приоткрыв рот. Рюкзачок закинула за спину и стоит в проходе. Натянула кепку, козырьком почти на глаза.

– Идем?

– Куда это ты собралась?

– Я не хочу сидеть здесь два часа. Это же ужас какой-то! Давай лучше погуляем, пап, а? Давай погуляем?

Меня дважды уговаривать не надо. Подхватываю сумку, беру Юлькину ладошку в свою ладонь. Выходим из вагона. По платформе беспорядочно рассыпались люди из электрички. Из обрывков фраз понимаю, что действительно стоять придется долго. Кто-то уже спускается с платформы, к тропинке. Где-то неподалеку, судя по доносящимся звукам машин, есть трасса.

Юлька подпрыгивает на одной ноге, потом на другой. Начинает напевать песенку. Ей нравится гулять.

Спустившись с платформы, углубляемся в лес. Вдоль тропинки стоят урны и фонарные столбы. Деревья шелестят на ветру. Проверяю телефон. Ася еще не ответила.

– Папа! Папочка! – вопит Юлька радостно. – Смотри скорее! Белка! Какая красивая!

Она сбегает с тропинки вглубь леса.

– Стой, дурашка! – Иду следом. – Сдалась тебе эта белка.

Юлькин рюкзачок мелькает в траве. Она кричит:

– Пап, ну как ты не понимаешь! Это же настоящая белка! Такая классная! Надо ее сфотографировать!

Это из разряда «перевозбуждений». Юлька забывает обо всем, несется куда-то, сломя голову, и не может остановиться. Надо бы поймать ее и вернуть на тропинку. Последние полгода она раз десять куда-то убегала. Смотришь – стоит на детской площадке, а стоит отвести взгляд, и уже убежала в подворотню, словно увидала там старого друга или позвал кто…

– Иди ко мне! – кричит Юлька откуда-то. – Ну, же, белочка! Я же тебя даже не вижу уже!

Ныряю под разлапистую еловую ветку, прохожу мимо ряда берез. Стараюсь не отрывать взгляда от Юлькиного рюкзачка. Кажется, стало темнее… и холоднее, что ли.

– Юль, давай остановимся, а?

Она будто не слышит. Тараторит:

– Белка! Белочка! Ты где? Иди ко мне! Я тебе орешков дам. У меня есть такие, грецкие, в сахаре!

Под ногами звонко хрустит, и сквозь подошву ботинка болезненно впивается что-то острое.

– Чтоб тебя! – Едва не падаю. Опираюсь рукой о ствол дерева. Поднимаю ногу, нащупываю застрявшую в ботинке то ли иглу, то ли большую занозу. Вытаскиваю. Точно. Игла от шприца. Даже здесь, у черта на куличиках. Загадили страну, наркоманье. Теперь хрен знает, что там на кончике иглы творилось… Проверяю телефон. Ловлю себя на мысли, что проверка сообщений помогает справиться с вновь нахлынувшим гневом. Ася все равно ничего еще не прочитала.