Царская Россия была главным врагом пришедших к власти большевиков. Они старались разрушить Русскую Православную Церковь, которая в сознании большевистских лидеров неразрывно была связана с монархией, со «старым режимом», с «контрреволюцией». В начале Великой Отечественной войны на долю уже исстрадавшейся тогда Церкви выпало доказать всем, что Родина – это не партия, не какой-то конкретный государственный строй и «режим», что никакие гонения со стороны властей не помешают верующим молиться и сражаться за землю своих отцов. Именно тогда впервые Церковь и власть сделали пусть и небольшой, но все-таки шаг навстречу друг другу.

Но предшествовало этому два с лишним десятилетия, в течение которых большевистская власть старалась полностью уничтожить Церковь – в уверенности, что религия существует лишь в головах и не имеет корней в сердцах, чувствах и образе жизни людей. Коммунистические лидеры были уверены, что смена идеологии, новое социально-экономическое развитие покончат с «заблуждениями» народа. Материализм не рассматривал религию как нечто идущее от души и личного глубинного опыта человека. Большевикам казалось, что «с глаз долой – из сердца вон», стоит лишь убрать с глаз храмы, «попов» и «предметы культа» – и о Христовой вере забудут, послушно впитывая новую идеологию.

Неразрывно связывая духовенство с Белым движением, с «врагами революции», красноармейцы во время Гражданской войны с пытками и глумлением уничтожали священников (их погибло с октября 1917 по конец 1921 года около 10 000), издевались над чтимыми святынями.

Святейший Патриарх Тихон в своем «Послании к архипастырям, пастырям и всем верным чадам Православной Церкви Российской» от 19 января 1918 года охарактеризовал происходившие в стране события как гонение на Церковь. Он предавал анафеме тех христиан, или же «по рождению своему принадлежавших к Церкви православной», что творили насилие над невинными людьми либо принимали участие в делах, направленных против Церкви. «Кровавые беспорядки в пылу Гражданской войны творили и красные, и белые, – писал протоиерей Глеб Каледа в «Очерках жизни православного народа в годы гонений». – Святитель Тихон как предстоятель Русской Церкви анафематствовал участников кровавых расправ, не определяя их политической принадлежности. Большевики приняли анафему только на свой счет, – справедлива пословица “на воре шапка горит”».

20 января 1918 года Советом народных комиссаров был принят «Декрет о свободе совести, церковных и религиозных организациях», позже получивший название «Декрет об отделении Церкви от государства и школы от Церкви». Государство полностью порывало с Церковью, лишая ее имущества и запрещая «преподавание религиозных вероучений во всех государственных и общественных, а также частных учебных заведениях».

Первая волна гонений только в 1918–1919 годах унесла более 15 000 жизней. Почти все столкновения, все аресты заканчивались расстрелами. (см.: Емельянов Н. Е. Оценка статистики гонений на Русскую Православную Церковь).

И, конечно же, новой власти не давало покоя имущество Церкви, что ярко отражено в известном ленинском письме («Членам Политбюро. Строго секретно») от 19 марта 1922 года: «…изъятие ценностей, в особенности самых богатых лавр, монастырей и церквей, должно быть произведено с беспощадной решительностью, безусловно ни перед чем не останавливаясь и в самый кратчайший срок. Чем большее число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше». (Архивы Кремля. Политбюро и Церковь. 1922–1925 гг.). В 1922 году был издан Декрет об изъятии церковных ценностей. Ленин в секретном послании обращался к членам Политбюро: «Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей… Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий».

Слова вождя большевиков не расходились с делом, ограбления монастырей и храмов сопровождались арестами и расстрелами. Когда в марте 1922 года в Петрограде началось изъятие церковных ценностей, Петроградский митрополит Вениамин сам благословил передачу тех из них, что не имели богослужебного употребления, на нужды бедствующих. Он считал это своим пастырским долгом и говорил: «Мы все отдадим сами».

Но власти не пожелали ничего об этом знать и объявили, что ценности будут изъяты в формальном порядке как имущество, «принадлежащее государству». Кроме того, в письме 12 организаторов обновленческого раскола, опубликованном в «Петроградской правде», все верное Святейшему Патриарху Тихону духовенство обвинялось в сопротивлении изъятию церковных ценностей и в участии в контрреволюционном заговоре против советской власти.

Вслед за этим последовал арест митрополита Вениамина, и началось слушание дела, к которому привлекли еще 86 человек.

На процессе святитель, обращаясь к трибуналу, сказал: «Я не знаю, что вы мне объявите в вашем приговоре, жизнь или смерть, но что бы вы в нем ни провозгласили, я с одинаковым благоговением обращу свои очи горе, возложу на себя крестное знамение (святитель при этом перекрестился) и скажу: “Слава Тебе, Господи Боже, за все”». В ночь с 12 на 13 августа 1922 года того же года митрополит Вениамин и вместе с ним архимандрит Сергий (Шейн), миряне Юрий Новицкий и Иван Ковшаров были расстреляны на окраине Петрограда.

Репрессии не прекращались, но в отличие от самосудов 1918 года большевики теперь устраивали показательные суды, изображая справедливость. Позже академик Д. С. Лихачев, вспоминая те страшные годы, писал, что гонения на Церковь были настолько невыносимы для любого русского, что многие неверующие становились верующими, психологически отделяясь от гонителей.

В 1922 году при ЦК РКП(б) была сформирована Комиссия по проведению отделения Церкви от государства (в 1928–1929 годах – Антирелигиозная комиссия), которая жестко контролировала религиозные организации. Отмежевываясь от Церкви, власти, тем не менее, бесцеремонно вторгались во все ее дела. Если мы вчитаемся в договор церковной общины храма с новой властью – на примере Никольского храма в Оболдине (Щелковский район Московской области), 1924 год, – то увидим, что «прихожане обязались не допускать» не только действий, враждебных советской власти, но и, например, «политических собраний враждебного советской власти направления», «раздачи или продажи книг, брошюр, листков, посланий и т. п., направленных против советской власти», «произнесения проповедей и речей, враждебных советской власти» и т. д. Запрещено было и «перенесение каких бы то ни было «предметов культа» для каких бы то ни было целей – без особого, всякий раз на то письменного, разрешения отдела управления», и, разумеется, «преподавание религиозных вероучений лицам, не достигшим совершеннолетия». При храме необходимо было иметь опись всего «культового» имущества. Для проверки и осмотра имущества прихожане обязались беспрепятственно, во всякое время допускать уполномоченных лиц, а за пропажу или порчу имущества несли материальную ответственность солидарно и безраздельно. «За непринятие мер к выполнению обязанностей, вытекающих из договора, члены приходского совета подвергались уголовной ответственности». Один этот пример показывает, в какие унизительные и жесткие условия были поставлены верующие.